На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

«19 апреля 1943 года. Вот мы и на передовой», – записываю я. Разместили нас слева по фронту от Смердынского мешка. Линия обороны, выражаясь языком документов, проходит здесь «по водному рубежу реки Тигода, восточнее населенных пунктов Смердынь и Васино». Неширокая Тигода течет в ложбине, а передовая проходит по ее крутым и отвесным берегам, иссеченным бесчисленными балками и оврагами.

Те, кого мы сменили, предупредили нас, что по этим оврагам и балкам спускаются солдаты за водой на Тигоду. Случается, что и немец тем же путем приходит со своей стороны к тому же источнику. И если враги встречались в одиночку, то расходились мирно, каждый наполнив свою канистру или бадейку. Расходились же, озираясь, опасаясь и не доверяя друг другу. И, как бы по молчаливому согласию сторон, подходы к реке там, где постоянно брали воду, никогда не обстреливались ни минометами, ни пулеметами. Разведка тоже никогда не использовала этих мест для захвата «языка». Вода исстари почиталась у всех народов «символом жизни», и здесь она стала источником, хоть и вынужденного, но все-таки умиротворения сторон.

Основные огневые позиции батареи нашей минометной роты разбили на восточной окраине небольшой, но достаточно высокой сосновой рощи. До переднего края немцев здесь всего километр с четвертью.

На противоположном, более низком, а потому и открытом для наблюдения с нашей стороны, берегу Тигоды хорошо просматриваются развалины сожженной деревни Васино. За деревней тянутся поля, уходящие вдаль, а на горизонте синеет кромка леса. Вечером, на той стороне, отчетливо видны струйки сизого дыма, подымающегося от немецких землянок к небу.

Безусловно, немцы должны знать, что и наша роща – это соблазнительный участок для укрытия и что в ней непременно кто-нибудь да должен обосноваться. Только немцы вряд ли станут бить вслепую, без точных координат цели. Нам это тоже хорошо было известно. Вывод напрашивался сам собою: нужно всячески соблюдать меры предосторожности, тщательной маскировки и стараться никак не выявлять себя.

Разбуженная весной, просыпается природа. Кое-где еще лежит снег, но солнце, высвободившееся из плена низкой облачности, припекает, будто собираясь наверстать упущенное. Шумные грачи уже давно гнездятся по березам.

20 апреля. Закинув автомат за спину, в сопровождении Шарапова я лазаю по кустам и оврагам переднего края. Нужно наметить места наблюдательных пунктов, прикинуть сектора обзора и степень видимости территории противника, вступить в контакт с разведчиками серьезных артиллерийских частей. При случае у них можно и приборами попользоваться и кое-чему поучиться. Пехота тут прочно вкопана в отвесные склоны многочисленных оврагов и балок. Блиндажи стрелковых рот и штаба батальона, землянки служб тыла, кухни, санчасти и хозуправления вместительные, просторные и крепкие.

Вернувшись, я нашел огневые позиции батареи отрытыми до полного профиля. Следовало торопиться, пока не засекла «рама». Стенки окопов предстоит укреплять бревнами и перекрывать брустверами. А пока, установив стволы по основному направлению, окопы с нарытой землею закидали сухой травою по перекинутым жердям. Может быть, пронесет.

21 апреля. Жилые землянки личного состава батареи решено строить непосредственно в роще. Место удобное и относительно безопасное.

«Писать письма некогда, работаем даже ночью», – сообщаю я домой в почтовой открытке. Мы строим свой собственный «офицерский блиндаж». Сославшись на какое-то постановление о «поднятии авторитета командного состава», Поляков распорядился: солдаты и офицеры должны жить раздельно. Для обоих взводов роют одну вместительную землянку. Для офицеров – отдельный блиндаж на пять человек. Поляков предполагает жить отдельно от всех лишь в сообществе личного ординарца. Это нас вполне устраивает. Тесного контакта с ротным у нас так и не получилось. Более того, мы с Вардарьяном, по отношению к Полякову, оказались в состоянии полной психологической несовместимости.

Землянку свою мы строили сами, своими собственными силами, под руководством отличного плотника – старика Савина, определенного нам в качестве ординарца.

Рядовые Савин и Мартьянов из нового пополнения нашей роты. Вардарьян обменял их в пехоте на Арчакова. Им обоим за пятьдесят, оба они нестроевые, поставленные в строй из-за нехватки личного состава, оба участники войны четырнадцатого года.