На волоске

Я неуверенно показываю на висящую на стене фотографию парня, у которого на макушке достаточно длинные волосы, чтобы их можно было зачесать назад, создавая крутой объем. Она достает ножницы, в которых отражается свет лампочек. Стальные лезвия порхают, отрезанные пряди падают, и моя шевелюра начинает приобретать форму. У меня по коже бегут мурашки. Машинкой подравнивают затылок, потом виски. Парикмахерша встает между мной и зеркалом, и это меня злит. Я хочу видеть, и пока меня снедает любопытство, время тянется невыносимо медленно. Теперь фен… Я не держал его в руках уже много лет.

— Старайтесь избегать высоких температур.

Мысленно делаю пометку. Возвращаются ножницы, чтобы сделать пару хирургически точных движений тут и там. Все это время Натали не умолкала ни на минуту и продолжала что-то объяснять, пользуясь тем, что ее никто не перебивает. Например, говорила, что я могу пользоваться гелем или шампунем, ходить в бассейн или заниматься спортом, как любой нормальный человек, ни о чем не беспокоясь. Мысль об этом отзывается чем-то знакомым, ворошит давние воспоминания, поднимает их со дна памяти и без предупреждения обрушивает на меня. На каникулах в лагере я даже близко подходить к воде не хотел. В этом году я, может быть, смогу спокойно оставить бейсболку на лежаке.

— Вот теперь все, — объявляет парикмахерша, беря в руки зеркало и поднося его к моему затылку.

Меня затапливает надеждой и как магнитом тянет к отражению. Интересует меня скорее перед, чем зад. Я подхожу к большому зеркалу и зарываюсь пальцами в волосы — блестящие, густые, мягкие; я присматриваюсь и действительно не нахожу границы между своими волосами и чужими. Выглядит абсолютно естественно. Я не верю своим глазам и снова осторожно прикасаюсь к обретенной шевелюре.

— А нанокожа — это вещь, а? — взволнованно шепчет Андреа.

Мой вердикт обжалованию не подлежит:

— Просто чума.

Приходится отойти от зеркала, чтобы рассмотреть себя получше. Я не узнаю чувака, который сейчас с таким интересом меня разглядывает. Это я и в то же время не я. У него такой же удивленный вид, как у Терминатора, когда он только прибыл в 1984 год. Я изучаю свое лицо с более открытым, чем раньше, лбом, с менее выдающимся вперед носом… Голубые глаза кажутся ярче, и даже прыщи почти незаметны! Это настоящее колдовство, ей-богу! А еще моей стрижке может позавидовать даже модель из журнала, и я выгляжу… ничего так. Не стремно, во всяком случае. Даже нормально. Да, нормально.

От переполняющих меня эмоций вдруг начинает щипать в носу и глазах. Я беру себя в руки, чтобы сдержать подступающие слезы.

— Вы не могли бы оставить меня одного ненадолго?

Они уходят, стуча каблуками по плитке. Я вытираю мокрые щеки и выпрямляюсь, пытаясь привыкнуть к своему новому образу. Многим кажется, будто меняться легко, будто нужно просто открыть глаза и принять себя. Но память о долгих месяцах страданий не исчезает по щелчку пальцев. И я больше не знаю, кто я. Страх никуда не уходит, даже когда я высоким дрожащим голосом говорю сам себе:

— Все будет хорошо.

Я запихиваю бейсболку в задний карман джинсов и выхожу в общий зал, где Андреа на кассе расплачивается за купленные средства наличными, которые ей выдала моя мать. Мне кажется — хотя это, конечно, не так, — будто все остальные клиенты смотрят на меня; и вот мне уже хочется поскорее выйти на улицу, потому что там никто не знает о произошедшем.

Когда я выхожу на свежий воздух, меня застает врасплох неописуемое ощущение: ветер треплет мои волосы. Я приглаживаю их, глупо испугавшись, что их сдует или что они, как это было раньше, снова останутся у меня в руках… Но они держатся крепко.

— Ну? — волнуется Андреа. — Ты доволен?

— Да! От всей души спасибо!

Я сжимаю ее в объятиях. Она смеется, и я, преисполнившись надежды, вскидываю голову к небу, которое над крышами домов бороздят облака.

Вечер проходит как во сне. С моих плеч будто упал огромный груз… Я и не понимал, как сильно мои страхи давили на меня, и, черт возьми, какое счастье наконец вырваться из их плена! Андреа ведет меня вдоль канала Сен-Мартен. Мы смеемся как дети, делая селфи на мостике Биша под кронами облетевших деревьев, потом мы проходим мимо эстрады в саду Вильмен, где поет какой-то хор. Обычно я не останавливаюсь, чтобы послушать уличных музыкантов, но сегодня гармонии этих людей удается меня тронуть. Тихое и душевное пение этого хора бросает вызов осенней хандре. Может, счастье надело на меня розовые очки, но одинаковые старомодные костюмы хористов кажутся мне красивыми. К несчастью, время летит, и нам приходится поторопиться.

— Приятно видеть, как ты радуешься жизни, — говорит мне Андреа, держась за поручень в метро.

— Взаимно. Куда мы теперь?

— К моему приятелю. Но сначала заглянем в секонд-хенд неподалеку.

— Все, что захочешь.