На волоске

Я польщен, но у меня такое чувство, будто она говорит об одном из своих пони.

— Ну хватит, — ворчит мама. — Брысь! Оставь его в покое.

— Ты с ума сошла, — говорю я ей. — Это же наверняка стоило кучу денег.

— Не так уж и много. Мы вполне можем себе это позволить. Ну же, у нас сегодня праздник! И я подумала в обед, что приготовлю…

— Тартифлет? — подхватывает Андреа.

— Лучше: раклет!

Папа, спустившийся в подвал за какими-то инструментами, возвращается в этот самый момент. Он не так лучится радостью, как все остальные, и ограничивается одобрительной гримасой, сгружая свою ношу на кухонный стол. Он так ничего и не говорит, и Манон тянет его за рукав.

— Ты видел Матта? Красавчик, правда? Я его совсем не узнаю.

— Да уж, самый настоящий. Не бойся, привыкнешь.

Он посылает мне смущенную улыбку. У него всегда плохо получалось говорить о своих чувствах. Я не осуждаю его за это, я и сам не люблю говорить о вещах, которые слишком близко принимаю к сердцу. Но я чувствую, что он что-то недоговаривает, ощущаю какое-то напряжение между ними с мамой, несмотря на то что ужин, сопровождающийся щедрыми возлияниями, проходит легко и непринужденно. И как раз за столом, впервые за вечер, всплывают вопросы о моем «релукинге». Папа приходит в ужас, узнав о том, что волосы не искусственные.

— Они чистые, дядя Стефан! — восклицает Андреа. — К тому же вид был бы совсем другой.

— Хорошо, но откуда нам знать, чьи они?

— А ты бы не хотел себе такие? — спрашивает его Манон.

Вопрос застал его врасплох, и он растерянно сглатывает, но мама вмешивается, спасая его от расспросов:

— Папе и так хорошо. Кушай, милая.

Разговор заходит о Китае, потому что про него вышла статья в журнале, который Манон получает раз в месяц. Ее глубоко поразили некоторые культурные различия.

— Да, в ресторане или там, куда их пригласили, люди ведут себя шумно, — подтверждает Андреа. — Чтобы показать, как они рады. Что они хорошо проводят время!

— Да, ты тоже шумишь, — замечает моя сестричка. — Шутишь, смеешься…

— Сочту за комплимент.

Блюдо с сыром быстро пустеет, перепелиные яйца шкварчат на сковородке, а колбаса, на которую все накинулись, исчезает в мгновение ока. Моя легендарная неуклюжесть сказывается в тот момент, когда последняя горячая картофелина выскальзывает у меня из рук и падает прямо в мамин бокал, вызывая всеобщий взрыв смеха.

— Надо было приготовить побольше, — сокрушается папа, глядя на утонувший в красном вине клубень.

Ближе к ночи, после того как все объелись мороженым, я стал помогать отцу загружать все в посудомойку, то есть выбрасывать остатки еды из тарелок, чтобы отец мог с маниакальной педантичностью лично убрать все в волшебную машину. Он кажется задумчивым. Природа одарила меня языком, и я далеко не всегда спешу им воспользоваться, но сегодня я готов к «мужскому» разговору. Я бросаю: «Все нормально, пап?», как бутылку в море, протягивая ему грязную тарелку.

— Угу…

Он задумчиво чешет бороду, а потом осторожно спрашивает:

— Ты доволен этим своим… То есть, ну, этой штукой?

— Вполне. Это, скорее, странное ощущение.

Я машинально приглаживаю волосы, потому что мне нравится зарываться в них пальцами:

— Мне это тоже в новинку. Нужно еще привыкнуть, но так я чувствую себя увереннее.

— Понимаю.

Он и сам слышит, что звучит не очень-то радостно, и потому добавляет:

— Мама права. Главное, чтобы ты чувствовал себя хорошо. У нас с тобой разный опыт, и мы с тобой по-разному относимся к…

Он показывает на свою лысину, на которую я до сих пор избегал смотреть.

— Ну, ты понял.

Мой отец — образцовый собеседник. Выпитая за столом бутылка вина из Сент-Эмильон нисколько не помогла ему выражаться яснее.

— Это немного пугает меня, — продолжает он, убирая приборы на место. — Можно закрыть глаза на проблему, но это ее не решит. Помни об этом.

— Я постараюсь. Скрывать ее мне пока вполне достаточно.

— Я знаю. Должен признать, я был против.

Он закрывает посудомоечную машину и ставит сковородки отмокать в раковину.

— В любом случае, я рад наконец видеть тебя без кепки.

Потом он с недюжинной силой сжимает меня в объятиях и нежно похлопывает по спине.

Глава 9

У воскресного утра отчетливый вкус похмелья. Несмотря на то что я так похож на монаха, в моей жизни было уже два памятных инцидента. Первый случился, когда мне было одиннадцать. Андреа во время семейного ужина стащила со стола бутылку пива, а я, чтобы ее впечатлить, вылакал все, что оставалось в бокалах на столе. Ночью меня стошнило. Умный ребенок усвоил бы урок сразу, но в пятнадцать, поскольку я вырос тупым подростком, я решил попробовать пунш на вечере, устроенном велосипедным клубом моего отца. Это была идея Грегори, сына президента этой ассоциации, которого рвало так, что его пробежка до туалета банкетного зала оставила просто несмываемый след.

В общем, я встаю, и голова тут же идет кругом. Еще вчера меня манило безоблачное будущее. Я выглядел круто в кожанке со своей великолепной стрижкой, и этого было достаточно. Сегодня я думаю о школе, о Джаспере, о всех тех, кто никогда не упускает возможность поиздеваться надо мной. И начинаю злиться.