На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

В силу конституции учредилась в столице национальная гвардия. Франческо II не мог противиться этому, но под рукою он старался всеми силами мешать ее образованию. На город с полумиллионным населением определялась гвардия всего в пять тысяч человек. Та же конституция требовала парламента. Общие выборы были назначены на десятое августа. Впрочем, избиратели не спешили записываться в участках. «Зачем? — говорили одни: — до десятого августа Гарибальди будет наверное в Неаполе, и тогда вся эта история кончится». — «Зачем? — говорили другие: — если Гарибальди не придет и старое правительство останется в силе, то избирательные списки, пожалуй, легко будет обратить в списки неблагонамеренных людей».

Таким образом все эти меры бурбонского правительства не привели ни к чему. А между тем положение дел с каждым днем становилось всё серьезнее и серьезнее. Гарибальди подвигался к востоку Сицилии с нескрываемым намерением перейти в Калабрию. Неаполитанские лаццарони, народ ленивый и беспечный в обыкновенное время, но способный проявить удивительную энергию в решительные минуты, кричали уже по улицам столицы, что «Галубардо» сразу понизил цену хлеба и макарон в Палермо и что пора бы ему прийти и в Неаполь — сделать то же самое.

Положение Франческо II было отчаянное. В это время ему неожиданно протянули руку помощи оттуда, откуда он всего меньше мог этого ожидать, — со стороны Кавура.

В числе пунктов королевского манифеста было обещание вступить в дружеский союз с пьемонтским правительством. С этою целью решено было отправить туда послами Манну[328] и Винспира[329]. Миссия их была очень деликатная: нужно было заключить дружеский союз с правительством, которое отлично понимало, что стоит ему раскрыть рот, чтобы без малейших хлопот проглотить все неаполитанские владения. Но, к своему великому удивлению, послы короля Франческо были приняты Кавуром с необыкновенной любезностью.

Что же это означало?

Дело в том, что, несмотря на всю свою вражду и соперничество, Кавур и правительство Франческо II сходились в одном пункте: им обоим Гарибальди стоял поперек горла.

Кавур только и мечтал о том, чтобы присоединить неаполитанские провинции к пьемонтским владениям. Но он хотел сам совершить это присоединение путем дипломатических комбинаций и тонких интриг, а не при помощи этого «сорвиголовы», который только портит самые глубокомысленные планы его и хитрые расчеты. Кавур завязал не одну интригу при неаполитанском дворе с целью произвести маленькую дворцовую революцию в Неаполе и на место Франческо II посадить Виктора-Эммануила, который, чтобы вознаградить павший дом, назначит своим вице-королем одного из его членов. Граф Сиракузский[330], дядя короля, глава либеральной фракции бурбонов и руководитель всех кавуровских интриг, заранее прочил себя на этот пост.

Чтобы осуществить такой план, нужно было время, а потому и возникала необходимость во что бы то ни стало остановить победоносное шествие Гарибальди.

Со своей стороны бурбонское правительство именно этого и желало всеми силами души.

Вот почему Кавур так ласково принял послов короля Франческо.

Что же следовало предпринять этим странным союзникам для достижения их общей цели?

Начать интриги против Гарибальди в самой Сицилии? Кавур уже давно испробовал это средство. Еще в середине июня, т. е. месяц тому назад, он посадил на шею Гарибальди двух человек. Первый, более невинный, маркиз Тореарса[331], прибыл в Палермо тринадцатого; второй, чрезвычайно ядовитый, Ла Фарина[332], высадился шестнадцатого. Гарибальди принял обоих очень дружественно. Оба они были сицилианцы и изгнанники. Торреарсу Гарибальди тотчас же назначил президентом совета министров. Но оба они были самыми упорными противниками Гарибальди, потому что желали немедленного присоединения Сицилии к Пьемонту, — Тореарса с некоторыми условиями, Ла Фарина — без всяких. В том же духе работало несколько других второстепенных агентов Кавура.

Последствия всей этой работы не замедлили обнаружиться.

Двадцать третьего июня палермитанский муниципальный совет с герцогом Вердурою[333] во главе, явился к Гарибальди, чтобы поднести ему звание почетного гражданина Палермо и прочесть благодарственный адрес от имени сицилианского народа. При этом Вердура, в качестве оратора депутации, настаивал на том, что Сицилия жаждет присоединиться к владениям короля Виктора-Эммануила.

Гарибальди, которому надоели уже достаточно интриги Ла Фарины, нашел этот случай удобным, чтобы высказаться категорически по вопросу о присоединении. Враг всяких недомолвок, он хотел раз навсегда уничтожить всякие недоразумения.