На высотах твоих

— Когда уходит в отставку генерал-губернатор, неизбежно возникает трудная проблема — найти ему достойного преемника. Такого, у которого был бы нужный опыт и к тому же желание занять этот пост. Нельзя забывать, что это наивысшая честь, которой страна может удостоить человека.

Хауден пристально смотрел на генерала, который сделал внушительный глоток и осторожно ответил:

— Да, наверное, это так.

— Конечно, — продолжал Хауден, — у этой должности есть и свои недостатки. Слишком много, по-моему, всяких церемоний. Всякий раз почетные караулы, толпы встречающих, артиллерийские салюты и все такое прочее. Кстати, генерал-губернатору по рангу положен двадцать один залп — столько же, сколько и королеве.

— Знаю, — тихо проговорил Несбитсон.

— Естественно, — продолжал Хауден, словно размышляя вслух, — подобные вещи требуют особого опыта и умения. Обычно лучше всего справляются люди, у которых за плечами долгие годы армейской службы.

Вдруг пересохшие губы старого воина слегка раскрылись, Он торопливо провел по ним кончиком языка.

— Да, — произнес он. — Это вы правильно сказали.

— Откровенно говоря, я всегда надеялся, что вы согласитесь взяться за это дело.

Старик широко распахнул глаза.

— Я? — переспросил он едва слышным голосом. — Я?

— Ну, да ладно, — сокрушенно проговорил Хауден, словно отметая саму идею. — Видимо, разговор не ко времени. Вы не хотите выходить из состава кабинета, а уж я тем более не захочу расстаться с вами.

Несбитсон сделал движение, будто пытаясь подняться из кресла, но сдержал себя. Державшая стакан рука дрожала. Он сглотнул, прилагая усилия к тому, чтобы голос его звучал ровно, и частично в этом преуспел.

— Если по правде, то я подумывал уйти из политики. В моем возрасте иногда бывает тяжеловато.

— Да что вы говорите, Адриан? — премьер-министр вложил в свои слова нескрываемое удивление. — А я-то рассчитывал, что мы еще долго будем работать вместе. — Хауден умолк, задумавшись. — Конечно, если бы вы согласились, это сразу решило бы множество проблем. Могу сказать вам, что, как я понимаю, после подписания союзного акта для страны настанут нелегкие времена. Нам потребуется чувство единства и национального самосознания. Я лично считаю, что генерал-губернатор, если этот пост займет достойный человек, сможет внести огромный вклад в достижение такой цели.

На мгновение он усомнился, не слишком ли далеко зашел. Старик поднял взгляд, уставившись ему прямо в глаза. Понять, что выражал взгляд Несбитсона, сейчас было трудно. Недоверие или презрение? Или то и другое вместе в сочетании с безудержным честолюбием? На одно тем не менее можно рассчитывать твердо. Хотя во многих отношениях Адриан Несбитсон был глуповат, но все же не настолько туп, чтобы не понять, что ему сейчас предлагали — сделку, в которой за его политическую поддержку назначалась максимально возможная плата.

Джеймс Хауден играл на том значении, которое имела эта плата именно для сидевшего перед ним старика. Он знал, что многие бы никогда и ни на каких условиях не согласились на генерал-губернаторство — для них этот пост был бы скорее наказанием, чем наградой. Но для такого вояки до мозга костей с его обожанием пышных церемоний подобный пост представлялся немеркнущим конечным идеалом.

Джеймс Хауден никогда не разделял циничной убежденности в том, что каждый человек имеет свою цену. В своей долгой жизни он встречал людей, которых нельзя было купить ни богатством, ни почестями, ни даже соблазном — перед которым так многие не смогли устоять — получить возможность творить добро своим соотечественникам. Но большинство из тех, кто занимался политикой, такую свою цену имели — это было непременным условием выживания. Некоторые предпочитали употреблять эвфемизмы вроде «практические соображения» или «компромиссы», но смысл от этого не менялся. Вопрос заключался лишь в том, правильно ли он назначил цену за политическую поддержку Несбитсона.

На лице старика ясно отразилась происходившая в нем внутренняя борьба, на нем стремительно, как в детском калейдоскопе, сменялись самые противоречивые выражения: сомнения, гордость, стыд и вожделение…

Он снова, словно наяву, слышал артиллерийскую канонаду… Отрывистый рев немецких 88-миллиметровок… Ответные залпы… солнечное утро. Позади остался Антверпен, перед ними — полноводная Шельда… канадская дивизия упорно продвигается вперед, цепляясь за каждый фут земли — медленнее, медленнее… вот цепи дрогнули, готовые удариться в бегство.

Наступил решающий момент боя, и он приказал подать джип, усадил волынщика на заднее сиденье и отдал водителю команду трогать вперед. Выпрямившись под звуки волынки во весь рост под немецкими снарядами, он повел, увлек за собой дрогнувшие было, но теперь приходившие в себя цепи солдат. Он звал их в атаку, изрыгая чудовищную брань, стрелки, отвечая ему тем же, поднялись и пошли.