На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке

По свидетельству Маргариты Лопес Майа, эксперта в области американско-венесуэльских отношений, деятельность Требина с первого дня пребывания в Каракасе и советского посольства в целом находилась под «присмотром» военной разведки США и ФБР, а затем и созданного в 1946 году ЦРУ. Всё возрастающее недоверие американцев к союзнику по Второй мировой войне доходило порой до абсурда. В качестве примера Лопес Майа привела отчёт советника А. Доусона о посещении им советского посольства. Требин пригласил американца в рамках обычного дипломатического протокола, но и это показалось подозрительным. В засекреченной депеше в Госдепартамент Доусон сообщил, что на встрече было выпито восемь рюмок водки. Зафиксировал он и тот факт, что «русский посол выпивал их до дна», закусывая бутербродами с икрой. Советник отметил также, что Требин старался быть подчёркнуто радушным, в разговоре признался, что, несмотря на своё специальное образование, никогда не работал на нефтепромыслах. Резюмируя свои наблюдения, американец проницательно отметил: «Советский посол пытался выдать себя за простака»[93].

Конечно, американцы следили за всеми передвижениями и контактами Требина в Маракайбо. Отчёты, присланные из посольства в Каракасе, были использованы отделом по нефтяным делам Госдепартамента США в секретном циркуляре о росте «красной угрозы» для Венесуэлы. Поездка Требина «увязывалась» аналитиками Госдепа с «сигналами» (часто анонимными») о планах «мирового коммунизма» по проведению диверсионных акций в штате Сулия, чтобы дезорганизовать отлаженную систему нефтепоставок в США. Так, в феврале 1947 года с американским консулом в Маракайбо связался «некий сеньор», который заявил, что он принадлежит к «советской секретной службе». «Сеньор» поведал, что подготовка диверсий идёт полным ходом и он готов сообщить всё, что знает, если правительство США обеспечит ему защиту от мести «красных».

В посольстве США не могли не обратить внимания на сообщение в апреле 1948 года другого «информатора», сотрудника Министерства обороны Венесуэлы. Он рассказал военному атташе Ф. Бендеру, что после завершения работы Межамериканской конференции в Боготе агенты Москвы совершат ряд диверсий на нефтяных объектах. «Информатор» предложил Бендеру провести операцию по проникновению в посольство СССР с целью похищения «сверхсекретного плана развёртывания саботажа в Венесуэле». По словам осведомителя, ситуация стала критической, потому что в подвалах советской миссии хранятся ящики с оружием и взрывчаткой, которые вот-вот переправят агентам-диверсантам…

Посол Требин вряд ли подозревал о масштабах «нефтяной паранойи» американцев. Он ходил на дипломатические и правительственные приёмы, пытался «пробивать» торговые сделки с венесуэльскими предпринимателями, посещал вечера солидарности с испанскими беженцами, мероприятия Института культуры. На выставке венесуэльского искусства, которая прошла в стенах института, посол приобрёл на личные средства картину художника Антонио Алькантары «Вид на гору Авила», о чём широко сообщалось в печати и по радио. После этого Алькантара стал модным художником, и его работы активно раскупались венесуэльскими нуворишами и иностранными дипломатами.

На первом официальном приёме, данном советским посольством 7 ноября 1946 года, присутствовал весь цвет столичного общества. Правительственные лимузины с трудом пробивались сквозь нарядную толпу. Гостей у входа встречал Требин, который в парадном мундире и при всех наградах выглядел внушительно. Прибыли президент Ромуло Бетанкур с супругой, несколько министров и другие официальные лица. Заглянул «на советский огонёк» американский посол Фрэнсис Корриган.

На следующий день в столичных газетах появились репортажи об этом событии. Чаще всего повторялся заголовок «Блестящий приём в советском посольстве». В Каракасе, где роскошные праздники устраивались по любому поводу, получить такую оценку (даже от дружественных органов печати) было непросто. Требин был доволен и тепло поблагодарил за участие в подготовке приёма весь коллектив посольства, особенно женщин, пирожки которых шли нарасхват. Именно после этого приёма в космополитический лексикон каракасских гурманов вошло слово piroshky.

Казалось, что на горизонте советско-венесуэльских отношений нет ни одного тёмного облачка.

Но времена меняются. Эйфория общения с русскими дипломатами у венесуэльцев из «элитных кругов» прошла довольно быстро. Уже с начала 1947 года всё меньше официальных лиц посещало посольские приёмы. И всё чаще в адрес посольства звучали обвинения в шпионаже и подрывной деятельности.