На задворках чужого разума

Мой сын был моим крестом всю свою жизнь – он останется им и после своей смерти. Если бы я была моложе, наверное, можно было бы рассчитывать, что со временем все забудется, и люди станут ко мне добрее. Но вряд ли этого времени у меня осталось много – в конце концов, даже мой сын уже был в, мягко говоря, очень зрелом возрасте, чего же говорить про меня. Наверное, я действительно в чем-то виновата, раз даже после смерти он не дает мне просто спокойно жить.

Но в то же время я смогла вздохнуть спокойно. Да, мы с ним не виделись очень много лет, но я всегда боялась. На подкорке моего сознания навечно поселился страх, там прочно засела тревога, и я абсолютно точно знала, с чем она связана. Всю сознательную жизнь я до ужаса боялась, и кого – стыдно сказать! – своего же ребенка. Но я также продолжала чувствовать свою вину перед ним. За то, что не хотела его. За то, что так и не смогла полюбить, когда он все-таки появился на свет. За то, что дала слабину и при первых проявлениях его темного нутра предпочла сделать вид, что ничего страшного не произошло, и не стала пытаться как-то исправить его.

Я чувствовала вину и перед ней. Перед его первой девушкой, которая, на свое несчастье, так влюбилась в него. Могла ли я ее спасти? Наверное, если бы приложила хоть чуточку усилий, то могла бы. Я же спасовала после первого же разговора с Андреем. Я испугалась – за себя. Я боялась, что он исполнит угрозу и выставит меня сумасшедшей, и это в тот момент, когда оставалось совсем немного времени до поры, когда сын должен был покинуть родительский дом – а значит, до моей долгожданной свободы. Я убедила себя, что попыталась повлиять на ситуацию, но в глубине души я знала, что даже и не начинала предпринимать реальных действий.

Но сейчас я не буду врать сама себе и признаюсь честно: я виновата и перед другими его жертвами. Ведь если бы тогда я пресекла такое поведение на корню, нашла бы специалиста, да в конце концов, просто запихнула сына в психушку – этого всего не было бы. Мне страшно даже от подобных мыслей, но я уже не могу от них убежать.

Жалко ли мне сына? Екает ли у меня от осознания того, что его больше нет? Есть ли у меня хоть какие-то светлые воспоминания, связанные с ним? Нет. На все вопросы – нет. Я произвела на свет сущего демона, и поделом ему, что жизнь его так бесславно кончилась. Жаль, что перед уходом он по сути лишил жизни стольких людей. Но больше всего мне по-прежнему жаль себя. Свою потерянную жизнь.

Ту девочку, которая вышла замуж и сразу же родила ребенка, потому что так вроде бы надо. Ту молодую женщину, которая украдкой устраивалась с ногами на кровати с книжкой в редкие минуты, свободные от членов ее семьи. Ту себя, что все лучшие годы тряслась от страха, тщательно скрывала его причины от мужа и мечтала избавиться поскорее от пугающего и ненавистного сына.

Лучшие годы. Молодость. Все было зря. Если бы можно было предугадать, переиграть эту жизнь. Я ни за что бы не вышла так рано замуж. Я не стала бы рожать детей – скорее всего, вообще. Я наслаждалась бы одиночеством и чтением по вечерам, ходила бы по театрам и литературным клубам. Я была бы… счастлива?

Я не знаю. Но абсолютно точно одно. Теперь до самой смерти мне придется жить с призраками моего прошлого и пожинать плоды тех неверных выборов, которые я делала. А точнее, не делала.

Эти призраки уже кружат надо мной. И я никуда от них не денусь.

Максим

Наступило лето, и с самого начала оно выдалось очень теплым. Мы с Надей прогуливались по парку на берегу небольшого пруда – мы очень давно вот так не выбирались просто побродить. Я украдкой рассматривал свою жену, отмечая, что сеансы с нормальным врачом пошли ей на пользу. Она перестала напоминать узника концлагеря – к ней почти вернулся прежний вес, который она стала стремительно терять в самый тяжелый период ее нервного расстройства. На щеках появился румянец, а из глаз ушло затравленное выражение. Конечно, ей еще предстоит работа, но изменения уже очевидны.

Мы взяли по стакану ледяного кофе и присели на траву возле озера. Надя задумчиво смотрела куда-то вдаль и рассеянно теребила кулон-бабочку, который в последнее время носила не снимая. Я помолчал некоторое время, но жена, казалось, пребывала где-то глубоко в своих мыслях, и я спросил ее:

– О чем ты думаешь?

– Вспомнила кое-что, – неторопливо ответила она. Я вопросительно взглянул на нее. Надя продолжила: