На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– В силу самой исторической природы полицейского абсолютизма. И вы не учли, дорогой полковник, что наряду с вашей экономической организацией существуют в стране политические силы. Они взаимно соприкасаются… Я предупреждал вас об этом!

Аристид Карпович поставил перед собой стул и сел на него, как на коня, сложив грубые красные руки на спинку стула.

– Сергей Яковлевич, – сказал он, – а ведь мы с вами неплохо служили. Верно?

– Верно. За вами я был как за каменной стеной. И вы мне нравитесь, полковник.

– Сергей Яковлевич, – продолжал Сущев-Ракуса, – не скрою от вас правды: дела мои скверные. Какая-то сволочь копает под меня. И сильно копает. Вы должны помочь мне.

Мышецкий пораскинул умом – сказать или промолчать? И решил не таить: надо выручать жандарма, он человек полезный, действительно, с таким оборотнем, как за спиною у покойного Плеве, не страшно.

И князь Мышецкий выложил начистоту:

– А вы знаете, полковник, что капитан Дремлюга совсем не разделяет ваших методов и считает вас прямо опасным на должности, которую вы занимаете?

– Сукин сын! – выругался полковник. – Я же его и в люди вывел. Кем он был бы без меня?.. Живодер он, зубодробитель! Если бы не я, так он так и сидел бы в своем Задрищенске. Я вытащил его из грязи, научил тонкой работе… Теперь он пенки захотел снять? Здесь, в Уренске, все создано моими руками! Голое место было – пустыня, на филеров пальцем показывали, в глаза смеялись. А в участке только одно знали – зубы выбить!

Аристид Карпович встал и неожиданно попросил:

– Князь, вы должны отдать мне… Кобзева!

Нависло тягостное молчание.

– Я понимаю, – продолжал полковник, – вам это нелегко. Но Кобзев человек беспокойный, в каждую дырку лезет затычкой. Мне это надоело…

– Не кажется ли вам, Аристид Карпович, что вы придаете господину Кобзеву то значение, какого он в действительности иметь не может?

– Даже и так, – будто согласился жандарм. – Но мне нужна жертва, чтобы умилостивить богов. Повторяю: мои дела сейчас неважные… Арест Кобзева я использую в целях создания нужной для меня ситуации.

– Но ведь я привез его сюда в губернию! – возмутился Мышецкий. – Это нечестно и неблагородно… Привезти и спрятать за решетку! Он болен, не забывайте об этом.

– Я знаю, – ответил жандарм. – При участке хороший сад. Я обещаю вам, князь, что готов носить ему обеды из «Аквариума». Дам хорошего врача. Вино, фрукты, прогулки! У меня библиотека запрещенной литературы, пусть читает. Только дайте мне Кобзева, если не хотите остаться с Дремлюгой!

Сергей Яковлевич выставил руки, словно отпихиваясь.

– Вы измеряете мою совесть сильно уменьшенным аршином, – сказал он. – Но у меня есть принципы, которых я придерживаюсь и которые для меня дороги, как и в дни моей юности!

Жандарм совсем раскис и опустился в кресло.

– Я не отстану, князь, – произнес он. – Один только раз в жизни я стоял на коленях, да и то перед женщиной. Неужели вы желаете, чтобы я встал перед вами? Поймите, арест Кобзева мне нужен ради вас: или – я, или – Дремлюга!

Мышецкий чуть было не крикнул: «Да при чем здесь этот Кобзев? Хватайте уж тогда Борисяка…», но вовремя сдержался и дал согласие на арест Кобзева, хотя и взял слово с жандарма, что ни сегодня, ни завтра Иван Степанович арестован не будет. Это подло, это бесчеловечно требовать от него подобных жертв. Но он поставлен перед неразрешимой дилеммой: Кобзев – для совести, а жандарм – для управления губернией.

– Милый князь, – ответил Сущев-Ракуса, сворачивая ордер, – я никогда не злоупотреблял вашей добротой. И я не намерен хватать Кобзева сразу же. Просто ваша подпись сообщит мне уверенность в своей власти! Позвольте мне пожать вам руку за ваше гражданское мужество?..

Полковник ушел, и снова висок прорезала боль. Сергей Яковлевич достал из шкафа огурцовские полсобаки, выпил «монопольки». Присел обратно к столу. И – совсем некстати – появился на пороге предводитель Атрыганьев (номинально заступивший на должность вице-губернатора). Встреча с этим господином была Сергею Яковлевичу особенно неприятна из-за той роли, которую играла Додо в его «патриотиче­ской» организации.

Первым делом предводитель напомнил, что у него в цирке появился новый клоун – «превеликая бестия»; губернатор­ская ложа к услугам Мышецкого и всего его семейства.

– Итак, Борис Николаевич, чем могу быть полезен?

– Кажется, – со значением ответил предводитель, – на этот раз буду полезен вам я.

– Коим образом, Борис Николаевич?

Атрыганьев не совсем-то вежливо положил на стол губернатора свою толстую палку.

– Вы же знаете, – подсказал он, – что в городе появились первые политические лозунги. Они идут от депо – это ясно, как божий день. И мои ребята готовы выступить по первому же сигналу. Одно ваше слово!

– Выступить… куда и зачем? – спросил Мышецкий, растирая висок. – В городе усилилось пьянство. А где пьянство – там и помрачение разума. Вы ничего не сможете сделать, когда полетят стекла!