На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Ну? – подстрекнул его Сергей Яковлевич. – Что там?

– Мужик умер на Петуховке, – сказал полицмейстер. – Сей день хоронить будут. Говорят, от холеры…

– Постойте, сначала – о банке. Подтвердились слухи или же пустое?

– С банком все ясно, – пояснил Чиколини. – Копают сволочи, и здорово копают. С часу ночи до пяти утра непрестанно. Видно, спешат. Больно деньги понадобились. Скоро и наверх вылезут…

Сергей Яковлевич помолчал, раздумывая.

– Ну, а что за мужик там помер?

– Да квасом торговал. Признаки нехорошие, а вскрывать не дали. Посылал я наряд полиции – так не дали, окаянные, покойника в больницу везти…

Мышецкий позвал к себе Борисяка:

– Господин инспектор, вам известно о покойнике с Петуховки, которого сегодня хоронят?

– Безусловно, князь.

– Причина смерти?

– Неизвестна.

– А вскрытие?

– Господин Ениколопов заявил, что это инфлюэнца.

– Но я слышал, что у покойного была холерина?

– И, однако, делать вскрытия не стали.

Сергей Яковлевич не сдержался – трахнул кулаком по столу.

– Почему не стали?..

Борисяк ответил с достоинством:

– Не дерзите, князь. Ениколопов отказался делать вскрытие, ссылаясь на свой диагноз, а родственники покойного отбили труп у полиции.

– Ну а вы-то на что существуете?

– Дайте мне ваши права, и я заставлю делать вскрытие.

– Может, вам еще пушку дать? – Мышецкий подскочил к Борисяку, вытянул перед ним руки: – Почему все я… все я должен за вас делать?

Поехали вместе – Чиколини остался. На въезде в мещанскую слободку попалась первая пьяная парочка: старый дед и внучек лет пяти. А позади пьяных шла веселая бабушка и подгоняла обоих хворостиной. Когда коляска вице-губернатора поравнялась с ними, бабушка пояснила:

– Гляди-кось: ишо до поминок набрались!..

В конце грязной улочки, вокруг хибарки покойного, уже галдела толпа провожающих. Желтый сундук гробовины вдруг высунулся из окна дома и – под вопли женщин – тут же был принят на руки мужчин.

– Почему через окно? – спросил Мышецкий.

– Примета, – пояснил Борисяк. – Коли выносить через двери – так и второй покойник случится. И несут его, видите, не мослами вперед, а затылком…

Гроб был водружен на телегу. Впереди процессии выстроились молодцеватые парни с топорами в руках. С гиканьем, словно дикари, они вдруг поскакали перед толпой, чертя топорами кресты заклинаний по воздуху. Дополняя ритуал заговора, шла за ними патлатая старуха с метлой. Громко причитая по усопшему, заметала за парнями следы, плевалась в стороны. Глаза у нее желтые, злые – как у волчицы.

Сергей Яковлевич был поражен.

– Ну, – сказал он, – всему есть предел. Слава богу, мы живем уже в двадцатом веке. Век покорения электричества и перехода на жидкое топливо…

Не вылезая из коляски, вице-губернатор встал во весь рост и громко прокричал в толпу:

– Остановитесь, православные! Кто здесь ближайшие родственники покойного? Почему тело не было отвезено на вскрытие? Стойте, стойте…

Толпа ответила ревом, над головой Мышецкого просвистел булыжник. Борисяк, нагнувшись, подхватил с земли вице-губернаторскую шляпу.

– Я запрещаю, – продолжал Мышецкий, – хоронить усопшего на кладбище до тех пор, пока вы…

Слова его потонули в злобных выкриках.

– Теперь вы поняли? – спросил Борисяк.

Бледный попик вцепился в коляску, силясь что-то растолковать. Сергей Яковлевич схватил его за скользкую, как рыбья чешуя, ризу. Треснула парча – попа втащили в коляску, посадили между ног.

– Гони! – гаркнул Борисяк.

Кучер нахлестнул лошадей, и процессия вдруг поняла, что у нее отнята главная принадлежность похорон – сам распорядитель их, попик. Этим-то и воспользовался Сергей Яковлевич: натянул шляпу поглубже, снова закричал в толпу:

– Или в больницу, или… Кол осиновый на могилу!

Борисяк встряхнул попика в своих здоровенных ручищах:

– Ну, батька! Подтвердите, что вы сейчас слышали…

Священник надтреснуто проскулил:

– В больницу, в больницу… От греха подале!

И по городу прошла странная процессия; сначала выезд вице-губернатора, бесноватые парни с топорами, старая ведьма с помелом, сам виновник торжества, везомый на дрогах клячами, дьячок с миской кутьи, далее рыдающие вопленицы, а за ними толпа мещан, вооруженных верою в бога и злостью на медицину…

Ениколопов снова отказался производить вскрытие.

– Я знаю, князь, – заявил он, – что перед нами случай острой инфлюэнции, и – ни более того!

– Вскрывайте, – велел Мышецкий.

– И не подумаю. Я ручаюсь за свой диагноз…

– А я ручаюсь за свой, – озлобленно ответил Мышецкий, – что, в случае вашего отказа, вы в двадцать четыре часа покинете Уренскую губернию… Вскрывайте, а я буду ждать результатов!

Через полчаса, закончив вскрытие, Вадим Аркадьевич вернулся к поджидавшему его вице-губернатору. Стараясь не глядеть в сторону Борисяка, он сказал сквозь зубы:

– Не все же Пироговы, князь… Вот и я ошибся! Велите полиции разогнать провожающих по домам, а родственников покойного упрятать в холерный барак.

– Давно бы так, – буркнул Борисяк.

Ениколопов налил себе воды и жадно выхлебал:

– Кажется, началось! Что-то рано в этом году…

7