На закат от Мангазеи [СИ]

— Они. Народ Проточной Воды. Или Настоящие Люди, как они себя называют. Впрочем, тут каждое племя называет себя настоящими людьми. Всем остальным они в такой чести отказывают.

Макарин с трудом сел, еле справляясь с головокружением.

Канасгетская лодья шла на веслах, с убранным парусом. Длинная, из проконопаченных до черноты досок и такая узкая, что между рядами гребцов почти не было прохода. По обеим берегам неширокой реки тянулся высокий лес, иногда он уступал место песчаным отмелям. С правой стороны лес был светлым, березовым, редким, так что лучи солнца пробивали его насквозь, вплоть до холмистой травяной зелени. С левой, восходной, высились темные ели и лиственницы. Их густые лапы сплетались сверху донизу, не оставляя свободного места. Иногда стройные, будто корабельные мачты, деревья сменялись непроходимым мрачным буреломом, и тогда Макарин понимал, что совсем рядом с рекой проходит граница Чернолесья.

Они сидели на корме, где вдоль бортов стояли обитые медью черные ящики, а все пространство между ними занимали наваленные в два слоя оленьи шкуры. Кроме Макарина и воеводы здесь был только один стражник в надраенном до блеска кожаном доспехе с разноцветными перьями по бокам. Канасгет сидел по-татарски, скрестив ноги, и не сводил с пленников узких черных глаз. Его грязные длинные волосы были заплетены в две косички и украшены лентами. Рядом лежал лук с уже натянутой тетивой и деревянный колчан со стрелами.

— Всю дорогу молчит, — сообщил воевода. — Ни слова по-нашему не разумеет.

— Они знают кто мы такие?

— Конечно. Главные в отряде вполне сносно по-нашему говорили. Я им сообщил. А то хотели головы рубить. Теперь будут торговаться. Воевода и царский дьяк дорого стоят. Обыскали, но только оружие и забрали. Даже пойло мое не тронули, — он потряс фляжкой, которую все время вертел в руках. Макарин услышал глухое бульканье.

— Куда нас везут?

— Кто его знает. Обычно дикари пленников по своим лесным городкам держат. Но что на этот раз задумали, неизвестно.

— А где Иринья?

— Ее тоже вместе с нами прихватили. Принесли без чувств и бросили вон под тем навесом.

Воевода указал на крытый берестой шалаш, который занимал почти весь нос лодьи.

— Знал бы, чем дело кончится, — сказал он, — никогда бы за этой курицей не побежал. Прямо наваждение какое-то нашло. Если б сам не видел, как канасгеты ее связали, был бы уверен, что она с ними заодно.

— Скорее она заодно с тем чудищем из леса, — сказал Макарин.

— С каким еще чудищем?

Макарин посмотрел на воеводу, но тот явно не шутил.

— Когда мы вылезли из подземного хода, — напомнил он, — перед девкой стояло чудовище, черное, огромное. Ты в него выстрелил. И оно убежало.

Кокарев заливисто рассмеялся.

— Да это медведица была, дьяк! Обыкновенная местная медведица. Вылезла из леса, увидела девку и со страху встала на задние лапы. И стрелял я не в нее, а в воздух. Из самопала медведя не завалишь, только разозлить можно.

Макарин помолчал, пытаясь в подробностях вспомнить зверя на опушке.

— Нет, воевода. Медведей я за свою жизнь много видел. Не думаю, что местные медведи сильно отличаются от наших. Это был не медведь.

— Ну, значит шубинский самоед тебя каким-нибудь мухоморами накормил или смесью какой в нос дунул, они это могут. После них не только медведи чудовищами покажутся.

Макарин вспомнил сонный порошок Хадри и ничего не сказал.

— Все это неважно, — продолжил воевода. — Тебе надо хорошо отоспаться, мозги проветрить. А меня больше мои казачки волнуют. Их всего два десятка, а у канасгетов две сотни, да еще в ушедшем из городища разбойном отряде невесть сколько. Удержать крепость конечно даже так можно. Но если среди моих людей действительно есть предатель… — он покачал головой. — В любом случае, погибнет немало. А сейчас каждый человек будет на вес золота. Я плохо понимаю канасгетское наречие, у дикарей что ни деревня, то другой язык, но судя по тому, что я слышал, их войско намерено идти дальше на север. А на север отсюда только немногочисленные самоедские стойбища. А за ними — Мангазея. Нас ждут трудные времена. Не понимаю, что они все к нам из своей тайги прутся. Ярганы, теперь канасгеты. Словно медом намазано. Пустошь же. Холодно. Ни еды, ни добычи толковой. Разве что действительно на Мангазею позарились…

— Тогда, возможно, они не собираются торговаться за наши головы.

Воевода помрачнел.

— Тогда, да. Ладно, дьяк, чего гадать. Прибудем на место, там и узнаем.

На место они прибыли только к вечеру.

Солнце уже касалось верхушек деревьев и окрашивало реку красным, когда лодью вынесло из очередного поворота, и они увидели город.

Река в этом месте разделялась на два протока, образуя небольшой гористый остров. Стройные молодые сосны покрывали его береговую часть, а над ними, на каменистом холме высились бревенчатые стены.