На закат от Мангазеи

— Это ты лучше вон у Хадри спроси. Самоеды разные. Это только мы их в одну кучу сваливаем. А у них различий между собой больше, чем у нас с немцами.

— Ясно. А кто ящик этот твоему отцу передал? И куда надо было его доставить?

— Вот этого не знаю. Об этом даже слухов не было. Знаю только, что в последнее время папаня частенько в стойбищах самоедских пропадал. И не только самоедских. Раз обмолвился, что даже до ярганов добрался. Может там и ящик этот прихватил. Да и сами самоеды к нему захаживали. Двоих я точно видела. Но папаня насчет дел всегда был скрытным. А в этот раз по части скрытности сам себя превзошел. Караван стал за городом собирать, трясся над этим ящиком, как над иконой какой. Меня подальше услал, хотя я рядом с ним сызмальства находилась. В этот раз мы даже на разных кочах шли. Он на головном со своим ящиком. А мы с Хорушкой на последнем. Изменил папаню ящик этот, что уж говорить. Может и правду тогда болтали, что проклятый он… Однажды папаня меня с этим ящиком сильно испугал. Как-то подозвал к себе, велел руку вытянуть, да и полоснул ножом по ладони. Я заорала, а он — хвать запястье, подтащил меня к ящику, сунул мою руку внутрь, там еще отверстие было вырублено, незакрытое. Поелозил там моей же ладонью.

— И что ты почувствовала там внутри?

— Да ничего. Что-то такое гладкое, может металлическое, может глиняное или костяное. Папаня мне «прости, дочка, так надо было». А что надо, зачем, до сих пор не знаю. Только шрам остался, — Иринья показала Макарину раскрытую ладонь, которую пересекал небольшой уже затянувшийся шрам. Потом глянула куда-то ему за спину и сказала: — Ты вот, дьяк, сидишь и не видишь, что Шубин уж давно у ворот торчит, тебя ждет, а подойти стесняется. Иди, да передай ему, что я не кусаюсь.

Плехан действительно стоял у ворот, поигрывал топором и угрюмо смотрел как он подходит.

— Узнал, дьяк, чего новое?

— Не густо. На караван кто-то напал, но она не знает кто. Ты, когда ее нашел, вокруг осматривал? Может следы какие были?

Шубин медленно покачал головой.

— Врать не буду, плохо глядел. Как увидел ее в той лодке, так в голове помутилось. Да и осень была, снег уже шел пару дней. Даже если и было что, все скрылось.

— Место помнишь? Надо туда наведаться, вдруг найдем что ценное.

— Место помню. Но не найдешь там ничего. Год прошел, даже если что было — все люди да звери давно растащили. Да и не помощник я тебе больше. Помнишь, при знакомстве я тебе сказал о личном деле? Вот оно, личное дело, на завалинке сидит. Хотел ее с того света вернуть, для этого нужен был ты, без тебя Дед бы мне не помог. А сам Варза с его караваном мне мало интересен. Расходятся теперь наши дороги. Ты сам по себе, я сам по себе. А насчет места того — тебе Хадри его покажет, он тот бережок неплохо знает. Потом и до самой Мангазеи довезет.

Макарин пожал плечами.

— Как скажешь. Не держу. На ночь, пожалуй, здесь останусь. А утром выедем. Скажи Хадри, чтобы готов был. И провизией снабди побольше. Я может по пути на заставу у Собачьего озера загляну, проверить кое-что надо. Так что крюк небольшой сделаем.

Плехан кивнул молча и пошел дальше вдоль ограды. Макарин долго смотрел в его широкую сутулую спину, глядя как он осматривает бревна, поправляет клинья упоров да подбивает узкие ступеньки, ведущие на наблюдательные посты. Макарин попытался представить, жизнь Шубина с Ириньей на заимке. Ничего хорошего не представлялось. Он было отвернулся, но тут заметил, что Плехан возвращается.

— Дело появилось, дьяк, — Плехан был встревожен. — Подожди отдыхать. Я сейчас воротца приоткрою. Проверить кое-что надо.

Он откинул засовы, толкнул створку, протиснулся сквозь узкую щель наружу.

— Идем, ты мне нужен. Держись рядом и не спускай глаз с леса. Если что увидишь, сразу скажи.

Макарин шагнул следом.

Лес начинался шагах в десяти от ограды, темный и такой густой, что уже третий ряд древних сосен терялся в непроглядном мраке. Увидеть что-то в глубине было сложно. По низу стволов бугрились кустарники и покрытые густым мхом остатки поваленных деревьев. На первый взгляд пройти к воротам можно было только по узкой травянистой засеке, но она выгибалась уже на расстоянии выпущенной стрелы, и что было за тем поворотом — неизвестно.

Они медленно продвигались вдоль частокола. Шубин осматривал бревна, то и дело нагибаясь. С наружной стороны ограда выглядела еще древнее чем с внутренней. Ее покрывали зарубы, выщерблены от стрел, пуль и арбалетных болтов. В одном месте Макарин разглядел следы давнего пожара.

Наконец Шубин остановился.

— Чуешь чем пахнет?

Макарин принюхался. Запах был резким и знакомым.

— Медведь?

Пахло медвежьим дерьмом. Макарин помнил эту вонь с юношеских лет, когда с мужиками загонял косолапого у себя в поместье.

Шубин указал на ограду. На ее бревнах, не более чем в локте от земли, был размашисто нанесен какой-то сложный символ.

— Ни разу не встречал медведя, который рисовал бы знаки на заборах собственным дерьмом, — сказал Плехан. — Это только дерьмо медведя. А не сам медведь.