На закат от Мангазеи

Какой-то девчонке удалось вырваться из толпы пленников, и она побежала в их сторону. Сразу с десяток дикарей взревели и бросились в погоню, размахивая дубьем.

— Вот проклятье, как не кстати-то, — пробормотал Шубин. — Отступаем, живо.

Воевода взъярился.

— Ну уж нет! А ну давай сюда свой топор! Я один справлюсь!

Он схватил было Шубина за рукав, но тот ловко увернулся.

— Не мельтеши! И нас погубишь, и девку не спасешь.

Девчонке оставалось шагов двадцать до спасительной темноты, когда брошенный кем-то из преследователей дротик пробил ей спину, свалил с ног. Она была еще жива и отчаянно ползла дальше, когда подоспевший ярган намотал ее волосы на кулак и перерезал горло. Потом взвалил на спину, как добычу, и побрел обратно к костру, весело гомоня и отмахиваясь от наседающих конкурентов.

— Сгною тебя в остроге, сволочь поморская, — в бессильной ярости прошипел Кокарев.

— Сгноишь, воевода, сгноишь. Если выберемся.

— А ты чего молчишь, дьяк, — набросился воевода на Макарина. — Неужто и у тебя совести нет, и ты можешь спокойно на все это смотреть? Канасгеты наши враги, да. Но то, что творит с ними это зверье…

Макарин промолчал. Он не знал, что сказать. Он понимал, что Шубин прав и ничего нельзя сделать. А еще он смотрел на горящий посад канасгетского городка и видел пылающую Москву, и сожженные Тверь, и Суздаль, и осажденный Сергиев монастырь. Он смотрел на зверства местных дикарей, но перед глазами отчего-то вставали конные сотни польской мрази, добравшейся до ярославских и костромских лесов, бесконечные спаленные дотла деревни и их вырезанных жителей. Когда долго живешь в аду, сердце покрывается непрошибаемой корой.

— То, что они делают — это последнее. Это край, — прошептал воевода. — За это нужно уничтожать. Медленно и мучительно. Все это чертово племя должно быть стерто с лица земли.

— Вопрос, зачем они это делают, — спросил Макарин, и его собственный голос показался ему чужим. — Судя по донесениям, в этих местах женщины и дети — ценный товар. Зачем их убивать?

Воевода сплюнул в сердцах и отошел, ничего не сказав.

— Их убивают, потому что они обуза, — ответил Саргут. — Ярганы не собираются возвращаться в леса с добычей. Они идут дальше на север. И делить войско, оставляя часть для охраны, они тоже не могут. Значит, им нужен каждый воин. Значит, их цель не только самоеды и ушедшее войско канасгетов.

— Мангазея все равно им не по зубам, — сказал воевода. — Сколько бы этой швали не было.

— Возможно, у них есть еще какой-то план, о котором мы не знаем, — сказал Шубин.

Среди дикарей вдруг возникло какое-то движение, ропот голосов стал громче, перешел в приветственный рев, толпа расступилась и на площадку перед костром выехала двухколесная телега, запряженная парой испуганных мулов.

На землю спрыгнул Хоэр, потряс саблей, и толпа взревела еще громче. Повернулся к телеге, стащил с нее что-то темное и трепыхающееся. Макарин не сразу узнал в этом истерзанном окровавленном комке князя Ассана.

Хоэр под вопли и крики протащил его за волосы к ближайшему столбу, поднял толстяка на ноги, прислонил. Затем повернулся к толпе дикарей, проорал что-то на ярганском наречии и поднял руку. В его пальцах блеснул красным сполохом круглый камень, и все ярганы на площади вдруг повалились на колени, забормотали, вдавливая лбы в землю.

Хоэр медленно, будто красуясь, обошел кругом столб с князем. Ассан пытался стоять прямо, но у него это плохо получалось.

— Видишь, князь, — вкрадчиво сказал Хоэр, и его голос разнесся в наступившей тишине по всей поляне. — Так бывает, когда обманываешь союзника. Так все теряешь. Дом. Семью. Жизнь. Целый город заплатил за твою неверность.

— И ты мне что-то говоришь о неверности, шавка подзаборная?

Голос Ассана был слаб и еле слышен. Кровь текла у него изо рта ручьем, не переставая.

— Ну, зачем такие оскорбления? Будем разговаривать вежливо.

— Вежливо с тобой будут разговаривать, когда поймают. Ты взял один город. А у нас их десятки. И каждый из них скоро будет знать, что случилось, и кто виноват. И тогда я тебе и твоим безмозглым шакалам не завидую. Умирать вы будете долго.

Хоэр расхохотался.

— Уважаю! Уважаю твое несломленное стремление корчить из себя князя, даже стоя у жертвенного столба. Но ведь ты можешь облегчить свою участь, просто ответив мне на простой вопрос, — он взял князя за ворот и притянул его к своему лицу: — Где. Моя. Женщина.

Ассан попытался плюнуть ему в морду, но кровавая слюна повисла на подбородке.

— Зря, — сказал Хоэр, отстраняясь. — Ты ведь знаешь, что рано или поздно я все узнаю. Да и какой смысл тебе скрывать? Зачем тебе моя баба? Тем более сейчас.

Князь продолжал молчать, и Хоэр некоторое время пристально вглядывался в его глаза.

— Ладно, — наконец сказал он. — Не хочешь говорить добровольно, придется заставлять.

Он отошел от столба, посмотрел вверх, туда где на вершине холма догорал княжеский терем. Махнул кому-то рукой.

Сверху, сквозь гул ярганской толпы, стоны пленников и треск пожаров, донесся мерный скрип, будто там вдруг заработал огромный якорный ворот.