На закат от Мангазеи

— Мы с тобой, воевода, вместе боярское послание читали. Не найду Варзу, оба отвечать будем. Так что, нет у меня выбора. И времени на снаряжение нет, скоро через море будет совсем не перебраться. Сейчас плыть надо.

Троекуров думал, мрачно сдвинув брови, перебирал в уме варианты в поисках подвоха.

— Чтобы лодью забрать, надо бы воров сперва извести, — сказал он.

— Изведем, — ответил Кокарев. — Ты, главное, прекращай ядра изводить. И скажи своим, чтобы пушку на этот холм затащили.

— Это еще зачем?

— Там увидишь.

Глава 26

Шубин развел костерок на холме, под защитой песчаного выступа. Хадри таскал белесый хворост, а Иринья сидела на коленках, протягивая к зыбкому огню посиневшие ладони. К воровской лодье воевода с Макариным отправились вдвоем.

Вблизи стало видно, что ядра Троекуровской пушки не смогли нанести корпусу серьезного ущерба. Почерневшие дубовые доски в паре мест были вдавлены, сквозь щели торчали клочья конопаченного лыка, да поверх борта рядом с уключинами шла трещина с разбитой в щепки верхней планкой.

Кокарев не скрываясь быстрым шагом подошел к лодье со стороны поднятых сходней.

— Эй, разбойнички! Кто главный? Говорить надобно.

Наверху не отвечали. Сквозь тонкий свист холодного ветра было слышно, как разбои перешептываются и переругиваются. Потом в щели меж двух планок мелькнула чья-то бледная рожа.

— Мы вольные люди. У нас главных нет. У нас даже господь бог не главный. А ты что за петух расфуфыренный?

— Воевода Мангазейского города. Кокарев мое прозвание. Григорий Иваныч. Вопрос к вам имею. А вопрос такой. Вы, разбойнички, жить хотите?

— Отчего бы и не хотеть, — осторожно ответила рожа. — На тот свет пока не собираемся.

— Скоро соберетесь.

Наверху весело заперхали.

— Не, воевода. Ты можешь хоть до вечера ядрами барабанить. Борта крепкие. Стрельцы у тебя пугливые, на ножи не пойдут. А там вскоре прилив начнется и скажем мы тебе до свидания.

— Стрельцы может и пугливые. Но ты еще пугливее. Иначе бы выглянул наружу да увидел куда пушку тащат.

Бледная рожа вновь мелькнула наверху, прижалась к отверстию уключины. Стрельцы уже довели тяжеловозов с пушечными нартами на вершину холма и теперь их разворачивали.

— По бортам мы барабанить теперь не будем, — продолжил Кокарев. — Сверху твоя разбойная ватага как на ладони. И всю палубу расколошматим, и всех изведем, если кто в подполе прячется. Это тебе не по бортам стрелять. Доходчиво объясняю? Или примера подождешь?

Наверху встревоженно забормотали. Потом бледная рожа высунула в отверстие пегую бороду.

— Ватага говорит примера подождем.

Кокарев сплюнул, посмотрел на Макарина, шепнул: «Молись, дьяк, чтобы у Троекурова пушкари оказались не хуже моих». И поднял руку.

Прошли долгие-долгие мгновения, прежде чем с холма гулко бахнуло. Ядро прошелестело над головами, с треском обрушилось на палубу, ломая доски. Кто-то отчаянно завопил. Сверху посыпались щепки, обрывки пакли, мелкий мусор.

Когда сизый дым развеялся, в отверстии снова показалась бледная рожа и сумрачно поинтересовалась:

— Чего хочешь, воевода?

Кокарев смахнул с плеч опилки.

— Вот так бы сразу. И примера бы не понадобилось. Хочу я немногого. Мне нужна твоя лодья, разбой. И команда. Не вся конечно. Пятерых, думаю, будет достаточно, чтобы с лодейным ходом справиться. Доставишь нас, куда скажем. А там можете идти на все четыре стороны, только на глаза мне больше не попадайтесь.

— Пятерых? А остальных что? Стрельцам в лапы? Не жди, воевода. Надымские своих не бросают. Можешь продолжать показывать примеры. Посмотрим, надолго ли у тебя ядер хватит.

Кокарев пожал плечами.

— Не обязательно стрельцам. Запрем вас в подполе. Оружие сдадите. И будете сидеть тихо до тех пор, пока не выпустим. Если что пойдет не так — пеняйте на себя. Сколько вас на лодье? Только те, что на палубе? Или еще кто прячется?

— Еще трое, — подумав, ответил разбой. — В казенке лежат. Ранетые. И одному сейчас твой пример ногу оторвал. Но он совсем не жилец.

— Вот и отлично. Сходни спускайте, мы поднимаемся.

Спрыгнув на палубу, Макарин осмотрелся.

Разбои жались по бортам, заросшие, грязные. Сборная разноплеменная ватага была ослаблена и плохо вооружена, но вполне годилась для последнего боя. Троекуров положил бы немало стрельцов, если бы решился брать лодью рукопашной. Бледные, смуглые, скуластые, плоские, носатые и почти безносые рожи разглядывали государевых людей исподлобья, опасливо и угрюмо. Здесь были большерукие поморские мужики, вятский с клочковатой бородой, два явных татарина, самоед в меховой малице с русским топором, остяк с саблей и еще какие-то непонятные узкоглазые и круглолицые, которых Макарин до того ни разу не видел.

— Да у вас, я гляжу, тут полное международное согласие, — сказал Кокарев. — Каждой твари по паре, что на твоем ноевом ковчеге.

— Мы, надымские, всех сирых и убогих принимаем, происхождения не спрашиваем, — ответил стоящий перед ними разбоев переговорщик с пегой бородой, кряжистый мужичок в снятом с чужого плеча служивом кафтане. — А ты, стало быть, тот самый воевода, который нашу беззащитную крепостицу с ходу взял?