На Запад!

Вот-вот, уже совсем скоро солнце зацепится краем своего огненного шара за макушки деревьев, и по земле побегут длинные густые тени. Нужно было поспешать. Еще оставалось одно из самых опасных, но уже не раз отработанных караванными ватагами дел – заготовка дров. Около берега все деревья уже давно срубили, поэтому хочешь не хочешь, а заходить в лес было нужно.

С бортов ладей были сняты все щиты, и, выстроившись плотными рядами, с обнаженными мечами и торчащими наконечниками копий воинский строй качнулся и двинулся вперед. Вслед за воинами шли следом с луками и топорами судовые команды.

– Ну же, есть тут кто?!

Но тихо было в сумеречном лесу. Пока воины стояли в боевом охранении, мужики быстро срубили несколько сухих стволов и еще пару больших берез, которые даже и сырыми могут гореть в кострах. Подобрали изрядно сушняка и наломали рогатин. Все делалось быстро, и каждое движение у людей было давно и много раз отработано. Только так, все время сторожась и разумно поспешая, и можно было вернуться живым из этого опасного водного пути.

– Сначала первая половина спит, а вторая в это время в дозоре стоит, потом поменяетесь, – скомандовал Лютень, распределяя воинскую сотню на дежурство. – Во второй половине ночи к тебе, Петро, свеи на усиление подойдут. Вот сам их и поставишь там, где тебе нужно. Слушайте в оба уха, братцы, уж больно тихо что-то вокруг. Третий день как мы по беспокойному месту идем, а лесовины еще в нас стрелы даже не метали. Нет, не верю я этой тишине!

Люди поужинали густой наваристой кашей и улеглись спать. В ночной тишине пылали костры, освещая подступы к стоянке. Раскладывали их тоже не абы как, а со знанием дела, чтобы видеть все подходы. Самые чуткие дозорные замерли, вслушиваясь в звуки ночи. Вокруг пока все было спокойно.

Усиленная свеями полусотня досиживала свое время в караулах. От реки веяло прохладой. Рассвет потихоньку начал разгонять темень. Здесь на поляне уже была серость, а в густых зарослях все так же царила ночь. Но и ей там оставалось торжествовать недолго, лесные птицы уже почувствовали утреннюю перемену, и воздух наполнился их свистом и щебетом.

Вот в лагере поднялся один, второй мужик, раздался стук топора и чье-то кашлянье. Молодой паренек подхватил два кожаных ведерка и бегом спустился к реке зачерпнуть воду. Дежурная смена кашеваров вставала загодя, чтобы заварить в котлах крупу до общего подъема.

– Ну, все-е, теперяча маненько осталось, – с хрустом потянулся Воята. – Сейчас народ как только запах еды почует, так и вставать начнет. Еще часок – и уже к отходу будем готовиться. Гляди-ка, и эта ночка тоже спокойно прошла.

– Это да-а, – ответил, позевывая, Переслав. – Следующий караул нам первыми стоять. А это все лучше, чем вот так вот маяться.

Мимо дозорной тройки в сторону опушки прошло четверо мужиков.

– Эй вы, куда там собрались, дурилы? – окликнул их Устим. – Чаво это, вам жить, что ли, вдруг надоело?! Шастаете тут за дозором!

– Куды надо, туды и идем! – откликнулся высокий кудрявый паренек. – По своему делу мы! Чего, нам уже и за хорошим лопухом в лес теперяча не сходить? Утро уже, вона как все видать хорошо. Это вы только, дружинные, все строжитесь. У нас, ежели че, так и топоры с собой есть.

– Да отстань ты он них, – махнул рукой Переяслав. – С псковской ладьи все эти четверо, взбалмошные, егозистые. Пущай живут себе как знают.

– Это да-а, – протянул Устим, перекладывая самострел на другую руку. – Псковски́е – народ озорной, задиристей новгородских. Все норовят своим умом жить, пусть и неправильно, но зато чтобы только по-ихнему было. Слыхали? Говорят, бывший новгородский тысяцкий вместе с посадником и всей чадью туда, во Псков от Михаила Черниговского утекли. Видать, и ему эти смутьяны там надоели. Толку-то от них никакого, престол для него новгородский они все равно не удержали, а вот народ против самих себя и супротив князя настроили! И на кой вот они теперяча ему? Чтобы и подле себя, в Чернигове воду мутить?

– Само собой, так оно и есть, – хмыкнул Воята. – Тот, который своего же прежнего хозяина и свой люд единожды предал, он ведь опосля и на новом месте этим жить будет. Уж я-то Внезда Водовика и Бориса Негочевича хорошо знаю. Еще те это злыдни! Теперь вот и Псков будут будоражить.

С той стороны, куда только что ушли псковские, вдруг раздался истошный крик, и из кустов выскочили двое. Первым несся тот самый курчавый озорник, что только вот дерзил караулу. Отстав от него на несколько шагов, бежал, спотыкаясь, второй коренастый мужик. Все его лицо было в крови. Кусты на опушке леса резко дернулись, и из-за них на поляну выскочило пятеро чужих.

– Трево-ога! – проорал Устим и, прижав приклад самострела к плечу, выжал спусковой крючок. Бегущий самым первым за псковскими чужак молча выронил копье и рухнул в траву. Раздалось еще два щелчка. Один из догоняющих с громким вскриком упал на землю и начал на ней биться в агонии. Второй резко присел на колени и так и остался сидеть, постанывая и держась за бок.