На Запад!

«Хэк!» – один из уцелевших лесовинов метнул копье, и оно вошло коренастому псковичанину в спину.

Двое чужаков подхватили под руки своего сидящего на траве раненого и быстро поволокли его в лес.

Самострел Вояты со взводным рычагом типа «козьей ножки» перезарядился быстрее, и пока его друзья накручивали натяжитель на речниках, он уже успел прицелиться и выпустить болт. Один из волокущих раненого чужаков повалился прямо в кусты. Заросли дрогнули, и на поляне уже никого более не было видно.

«Щелк, щелк», – два болта ударили в то место, куда только что скрылись лесовины.

За спиной у караула слышался топот и звяканье железа. Воинская сотня уже стояла в плотном ряду, прикрывшись щитами. Прошла всего пара минут, и к ней же примкнули с оружием все, кто шел в речном караване.

– Вперед помалу! – скомандовал Лютень, и стена щитов, колыхаясь, пошла к лесной опушке.

В кустах нашли только лишь одно мертвое тело и умирающего. Следопыты долго разглядывали многочисленные кровавые подтеки на лесном пологе.

– Это подранок ваш, – кивнул на тяжело дышащего лесовина Лютень. – Доходит он уже. Вы ему печенку пробили, вон какая черная кровь бежит. Из тех двух, что его тащили, один мертвый под кустом лежал, а второго вы, похоже, тоже подстрелили, крови с него много вышло. Видать, потому он и бросил этого. Из псковских только один самый шустрый в живых и остался. Ну и вон еще один пробитый копьем лежит. Двоих других, видать, лесовины в лесу зарезали и утащили. Ладно, все, заканчиваем здесь и выходим к ладьям! Совсем скоро отчаливаем! – скомандовал старшина каравана, оглядывая снующих в кустах людей. – Дружинные отходят самыми последними, всем быть настороже!

– Что, дурашка, страшно теперь? – хмыкнул Устим, оглядывая испуганного псковичанина. – Тащи вон своего дружка к берегу, да похороните его там по-человечьи, только поскорей. Наш старшой из-за вас тянуть с отходом точно не будет. Протелитесь тут – потом догонять в одиночку нас придется.

На следующую ночь караван пристал к большому, поросшему деревьями острову. Ладьи прочно скрепили между собой и на них оставили большую охрану. Все остальные, выставив сильные караулы, ночевали здесь в большем спокойствии, чем у леса.

– Простите меня, дружинные, за обидные слова, что я вам давеча сказал, – кудрявый русоволосый молодец стоял со склоненной, повинной головой возле костра Устимова десятка. – Если бы не вы, так тоже на бережку у мокшы и меня, как дружка Богдана, зарыли бы. Прощения просим, православные, – и он низко, в самый пояс поклонился.

– Зовут тебя как? – глядя снизу вверх на молодца, спросил Устим.

– Белозаром мамка нарекла, а батюшка Феррапонт из Успенского храма Иваном окрестил, – ответил смущенно псковичанин.

– Садись, Ваня-Белозар, – кивнул ему десятник, – ложку бери, отведай-ка дружинной кашки.

– Да я сытый, дядьки, – тряхнул кудрявой головой псковичанин. – Мы вот только что потрапезничали.

– Ну ты, щеня! – взрыкнул Воята. – Сказали тебе: садись – значится, садись! Вот что вы за народ такой, псковские? Только бы вам старшим перечить!

Белозар быстро присел и взял протянутую ему ложку.

– Вот, то-то же, – проворчал Воята и зачерпнул своей добрую порцию каши.

* * *

– Места далее еще более лихие будут, чем прежде, – предупредил наутро всех Лютень. – У черемисов уже третий год большая свара идет. Раньше-то они хоть какого-то порядка перед булгарами держались, а сейчас и на них постоянно набегают да и торговые караваны бьют, так что всем наготове все время быть! Одно меня только радует: два дня хода нам – и потом уже мирные места начнутся.

– Еще день пути – и уже завтра после полудня по левому борту родное селище жены откроется, – делился с Молчаном своей печалью старший каравана. – Я ведь как раз на его пожарище свою Рину-то и отбил у лесовина. Чуть-чуть было успел, так бы ее и утащили в лес, как и всех остальных. Может, кто-нибудь из родни все же уцелел, а?

– Ну, не знаю я, Лютень, не знаю, – протянул Молчан. – Обнадеживать тебя вроде как бы и не хочу, одно только скажу: ты ведь их убиенными не видал? Так что, может, и правда они где-нибудь в полоне, в лесном, черемисском селище рабичами сидят. Сам же рассказывал, что мать Рины хорошей лекаршей была, и даже сами лесовины порою к ней за помощью обращались. С чего бы им вообще ее убивать? Одно плохо: раздрай этот в крае идет. Было бы, как прежде, спокойно – было бы проще через булгар твою новую родню выкупить. А так я даже и не знаю, как с черемисами-то вообще можно сговориться. Дикий ведь это народ!

Речной караван шел заведенным порядком. Головными держались пять андреевских ладей, за ними два свейских кнорра, а уже дальше тянулись и все остальные. Что ждало за очередным поворотом реки, было никому не известно, и воины Лютня были всегда наготове.

Битву впереди услышали раньше, чем увидели. Сначала издали донёсся треск, потом звон металла, а затем донеслись и крики.