На заработках

«Любезной дочери нашей Арин Гавриловн отъ родителей твоихъ Гаврилы Матвича и Анны Савишны поклонъ и шлемъ родительское благословеніе на вки не рушимо. И въ первыхъ сихъ строкахъ увдомляемъ мы тебя, дочка дорогая, что деньги пять рублей мы черезъ письмо твое получили, корову за одиннадцать рублей купили, четыре рубля отдали, а остальные семь рублей въ долгъ и я за оное обязался косить сно, а что не выкошу, то до осени, чтобъ овсомъ отдать, а ежели ты поможешь, то тмъ лучше будетъ. И еще теб скажу, что я слава Богу, а мать хвораеть и пухнуть стала. Ноги словно пни. Водилъ ее къ доктору и докторъ сказалъ, что это отъ голодухи и что теперь многіе пухнуть, и далъ порошки, но отъ порошковъ пользы мало. И все валяется, а дло по дому стоитъ, такъ что одна сестра твоя Аленка работаетъ, но она подростокъ и ей не разорваться. А я каждый день въ отход на мельниц у барина и запруду копаю по четвертаку подрядившись, а свое дло стоитъ. И выходитъ такъ, дочка дорогая, что мы безъ тебя какъ безъ рукъ. И ежели ты на дорогу прикопила, то прізжай ты обратно къ намъ въ деревню, потому такъ для хозяйства лучше будетъ. У насъ хотя и голодно, но сподручне будетъ, потому у насъ картошка не посажена и ты посадишь съ Аленкой, а мать не можетъ. Но ежели ты на хорошемъ мст и думаешь хорошо справиться насчетъ денегъ, то не прізжай. Денъ черезъ десять я отработаюсь на мельниц и самъ посажу картошку. Будетъ поздняя, но длать нечего. А ежели прідешь и мать поправится, то я тебя опять на работу отпущу въ нашемъ мст на Мсту рку, потому нынче и на Мст работа. А засимъ письмомъ остаемся отецъ и мать твои Гаврила Матвевъ и Анна Савишна».

Письмо было прочитано. Арина стояла печальная, потупившись, и въ раздумь крутила кончикъ у ситцевой кофточки.

— Поду, непремнно поду, сказала она ршительно. — Будетъ мн тутъ жить, достаточно. Не разориться-же въ конецъ дому, и такъ ужъ тамъ плохо. Здсь что пособерешь — тамъ упустишь. Вотъ и ты со мною, Акулинушка, подешь. На дорогу обимъ хватитъ и еще домой кой-что привезу.

— Постой… остановила ее слезливо Акулина.

Она стояла и плакала и, обратясь къ мужику, читавшему письмо, спросила:

— А про Спиридошу ничего не написано, про ребенка моего?

— Ничего. Все прочелъ.

— Странно, что они ничего не пишутъ!.. Какіе право. Ты посмотри хорошенько.

— Да ужъ и такъ смотрлъ, отвчалъ мужикъ. — На вотъ, смотри сама.

— Да я, голубчикъ, неграмотная. И дивное дло, что они про Спиридошу ничего… Ну, чтобы хоть словечко написать.

— Завтра, Акулинушка, пойдемъ отсюда, завтра и на желзную дорогу сядемъ, а сегодня я послдній расчетъ съ прикащика за дрова получу, обратилась къ ней Арина.

— Ой, двушка, ужъ какъ не сподручно мн-то хать, такъ просто бда! Денегъ на чужой сторон не заработала, въ больниц провалялась, Надюшк рубль должна, на твои гроши теперь позжай, и явись домой ни съ чмъ. Бда, чистая бда! плакалась Акулина.

— Видно ужъ такъ Богъ веллъ, сказала Арипа. — Здсь останешься — все равно теб ничего не заработать по твоему теперешнему здоровью. Ну, какая ты работница! Еле духъ переводишь. на ногахъ расхлябалась. Останешься — Христа ради милостинку придется просить.

Акулина покрутила головой и продолжала плакаться.

— Господи, что свекровь-то скажетъ, коли я безъ копйки домой явлюсь, что невстка заговоритъ. Скажутъ: «паспортъ теб выправили, на дорогу тебя справили, ребенка твоего кормили, а ты хоть-бы грошъ мдный въ домъ»…

— Должны быть рады, что ты хоть живая-то домой пришла. Вдь ужъ домашніе твои считали тебя помершей, а тутъ ты прідешь, поправишься и будешь для дома работница.

— Ни лошаденки у насъ, ни коровенки у насъ… жаловалась Акулина. — Справились-ли еще тамъ дома съ сменами-то на весну!

Мужикъ, читавшій письмо слушалъ, слушалъ женщинъ и со вздохомъ сказалъ:

— Посмотрю я, милыя, везд-то по деревн бдность… Куда ни сунься — все одно и тоже. Мы тоже ваши новгородскіе, но устюжскіе… Вотъ и братъ мн тоже пишетъ изъ нашего мста, что страсть какъ у нихъ плохо: озимь померзла, скотъ падаетъ.

— Заваривай, Акулинушка, чай-то, заваривай. Вода ужъ вскипла въ котелк. Вдь мы общали земляка-то чайкомъ попоить, говорила Акулин Арина.

Акулина стала доставать изъ лукошка чайникъ.

LXXV

Опасенія Арины, что Андрейпридетъ ее сватать передъ Акулиной и въ разговор обнаружитъ при землячк ея, Арины, бывшія близкія отношенія къ нему, не сбылись. Андрей не явился. Онъ весь день прогулялъ съ пріятелями въ деревн и, очевидно, въ это время онъ объ Арин не вспомнилъ, а на другой день рано утромъ Арина и Акулина сбирались уже уходить съ берега Тосны; чтобы отправиться къ себ въ деревню. Дабы Андрей не узналъ, что он уходятъ, Арина уходила тихо, безъ шуму, стараясь скрыть свои сборы. Акулина хотла идти проститься съ демянскими женщинами Марфой и Устиньей, съ которыми она работала еще въ Петербург на тряпичномъ двор, но Арина тотчасъ-же ее остановила:

— И чего ты пойдешь свои больныя ноги трепать зря! Побереги ноги-то, мать моя, сказала она. — Вдь отсюда до желзной дороги-то не близко. Люди говорятъ, двнадцать верстъ.