— Конечно-же пойдемъ. Заберемъ котелокъ, ложки, чашки, ведерко и подемъ на пароход въ Питеръ. Хозяйство-то это можетъ еще и въ Питер пригодиться, а нтъ, такъ продадимъ его тамъ. Здсь теперь все это продать некому. Много рабочихъ ужъ ушло съ пилки: кто на другую работу, кто домой. Сегодня подемъ?
— Подемъ сегодня, милая.
— Ну, вотъ и чудесно. Надо только на почту передъ уходомъ сходить и узнать, нтъ-ли мн письма изъ деревни. Съ прикащикомъ за работу тоже нечего расчитываться. Вчера ужъ расчиталась. Такъ я пойду на почту-то.
— Иди, умница, или, а я малость прилягу тмъ временемъ. Очень ужъ я намучилась.
— Ну, вотъ видишь, какая ты хворая. Гд-же теб ломовую работу работать, — сказала Акулин Арина, съ сожалніемъ и любовью смотря на нее.
Акулина не возражала и кряхтя стала укладываться около шатра. Арина накинула на голову платокъ и отправилась въ деревню на почту.
LXXIII
Отправляясь на почту, Арина словно чувствовала, что ей будетъ письмо. На почт дйствительно было письмо на ея имя изъ деревни. Въ радости схватила она его и выбжала изъ почтовой конторы на улицу. Горя нетерпніемъ поскоре узнать содержаніе письма, здсь она сла на скамеечку около первой попавшейся крестьянской избы, быстро разорвала конвертъ и принялась разбирать письмо, но письмо опять было такъ плохо написано, такими блдными чернилами, что Арина, и безъ того «плохо разбирающая по писанному», какъ она выражалась, ничего прочитать не могла.
«Надо будетъ на рчк среди сосдей какого-нибудь грамотя поискать и попросить его прочесть», ршила она и, спрятавъ письмо за пазуху, отправилась обратно къ Акулин.
Ей пришлось проходить мимо кабака. Вдругъ она увидла Андрея. Онъ стоялъ на крыльц кабака съ гармоніей въ рукахъ и что-то попискивалъ на ней. Андрей былъ полупьянъ, въ опоркахъ на босую ногу, въ картуз, надтомъ козырькомъ на бокъ. Завидя Андрея, Арина вздрогнула, вся какъ-то съежилась и отвернулась, чтобы онъ ее не замтилъ, но Андрей замтилъ и даже окликнулъ ее.
— А! Ариша — живая душа на костыляхъ! раздался его голосъ.
Арину даже всю покоробило. Не оборачиваясь, она ускорила шагъ.
— Здравствуй, Арина Гавриловна! Что больно спсива! повторилъ Андрей окликъ.
Арина не отвчала и продолжала путь. Андрей не отставалъ, онъ шелъ сзади, она слышала его шаги.
— Арина! зачмъ такъ строго? Миловались, миловались и вдругъ поздороваться не хочешь! окликалъ онъ ее еще разъ и поровнялся съ ней.
Она сдлала движеніе въ сторону и, стараясь не смотрть на него, сказала:
— Пожалуйста, не приставай. Иди своей дорогой.
— Наше направленіе тоже, что и ваше. На одномъ берег стоимъ. А только зачмъ такъ строго? Протяните прежде ручку.
Арина остановилась.
— Или ты иди впередъ, или я пойду впередъ, произнесла она.
— Это зачмъ-же? Я желаю рядышкомъ…
Арина повернула назадъ. Андрей пошелъ за ней.
— Да есть-ли у тебя совсть-то? Ну, что ты пристаешь, коли съ тобой разговаривать не желаютъ?..
Андрей сдался.
— Ну, иди куда шла. Иди впередъ, а я пойду сзади.
— Не желаю я, чтобы ты и сзади шелъ.
— Не имешь права дорогу запретить. Дорога про всхъ. Я къ своему шалашу иду…
Арина опять повернула и почти бгомъ направилась къ рк. Андрей шелъ сзади молча, но черезъ нсколько времени проговорилъ:
— Черезъ тебя и гуляю. По теб стосковался.
Слова остались безъ отвта.
— Перемни гнвъ на милость. Удостой словечкомъ, продолжалъ Андрей, но Арина упорно молчала. — Слышь, Ариша, забудь старое, или ко мн опять и заживемъ по прежнему. Грушки ужъ при мн нтъ, произнесъ онъ посл нкотораго молчанія.
Арина быстро обернулась и, сжавъ кулаки, сверкнула глазами.
— Да замолчишь-ли ты, гадина! крикнула она и тотчасъ-же опять пошла ускореннымъ шагомъ.
— Вотъ теперь говоришь, что гадина, а когда-то миловалась, говорила, что лучше Андрея и человка нтъ, не отставалъ Андрей.
— Пока не знала, какой ты на свт подлецъ есть, бросила ему отвтъ Арина.
— Да чмъ подлецъ? Чмъ? Что я съ другой: двчонкой-то пошутилъ? И на старуху бываетъ проруха.
— Иди ты прочь, подлецъ, не приставай!
Опять Андрей пошелъ за Ариной молча, но черезъ нсколько времени снова прервалъ молчаніе.
— Эхъ, вы, двки! Черти вы, а не двки! Дьяволы! сказалъ онъ. — Мн бабы сказывали, что пестунья-то твоя, Акулина, изъ мертвыхъ воскресла и къ теб пришла, такъ хочешь, я къ вамъ приду и при ней тебя сватать буду? тихо спросилъ онъ…
При этихъ словахъ, какъ стрлой кольнуло Арину. Она затряслась всмъ тломъ, опустилась на траву берега, закрыла лицо руками и горько заплакала. Андрей стоялъ передъ ней въ недоумніи и говорилъ:
— Ну, чего ты ревешь-то коровой? Чего? Что я теб сдлалъ? Какое такое озорничество?
— Да ужъ не срами ты меня хоть передъ Акулинушкой-то, коли она ничего не знаетъ; брось ты меня, оставь, забудь, наплюй. Ну, какая теб польза будетъ, что ты ославишь меня передъ ней? — выговорила она сквозь слезы.
— Вотъ дура-то! Да вдь я сватать хочу. При пестунь ужъ твердо будетъ.
— Никогда она пестуньей моей не была. Просто она мн землячка и ничего больше, но не срами ты меня передъ ней, Христа ради. Честью тебя прошу. Пожалй ты меня. Вдь есть-же на теб крестъ-то!