На заре человечества. Неизвестная история наших предков

Ученым остается искать корни языковой способности у общественных приматов: человекообразных и других узконосых обезьян. Эти виды в самом деле обладают значительной частью нервного аппарата, необходимого для функционирования языка. Они могут издавать широкий спектр сложных звуков. У них достаточно тонкий слух, позволяющий воспринимать и интерпретировать сигналы, посылаемые сородичами. Что касается мышления, то нет сомнений, что общественным приматам доступны весьма сложные когнитивные процессы, включая те, которые необходимы, чтобы помнить, с кем ты связан родством, кто тебе чем-то обязан и каков твой статус в общественной иерархии.

Но, несмотря на обладание всей необходимой нейрологической базой для речи, обезьяны начисто лишены способности транслировать мысли в какое-то подобие человеческого языка.

У некоторых видов приматов существуют довольно проработанные системы коммуникации. Например, у гелад есть 22 вида призывов, а у горилл задокументировано около 30 жестовых сигналов{34}. Одна из самых изученных сигнальных систем у животных – репертуар тревожных криков, издаваемых зелеными мартышками, обитающими в Восточной Африке. Жизнь этих обезьян полна опасностей, им постоянно угрожают орлы, леопарды и змеи, и для каждой из угроз мартышки используют свой сигнал тревоги. В ответ на предъявляемые им записи того или иного крика обезьяны сразу вскидывают взгляд на небо, высматривая орла, или смотрят вниз в поисках змеи, или прыгают в кусты, заслышав предупреждение о леопарде.

Интересная параллель с человеческим языком: базовый механизм этой сигнальной системы у мартышек, судя по всему, врожденный, но отлаживается в процессе обучения. Детеныши зеленых мартышек испускают «орлиный» крик в ответ на любые объекты, движущиеся в небе, включая падающие листья, а повзрослев, используют его лишь при виде орла, особенно – боевого орла, но пропускают нехищных птиц, например стервятников{35}.

Можно было бы предположить, что мартышки таким образом придумали слова для обозначения орла, змеи и леопарда, но на деле ситуация иная. Мартышка не может составить два сигнала, чтобы сообщить, что, по ее мнению, «орлы опаснее леопардов». Эти сигналы используются только как тревожная сирена, предупреждающая: «Прячьтесь, в небе орел!» или «Бегите – леопард!»

Мало того, что у животных нет звуковых сочетаний, точно связанных с понятиями, им также недоступен синтаксис. Так, обезьяны капуцины, судя по всему, придерживаются строгого порядка в голосовых сигналах (т. е. клич A испускается перед кличами B и C, но не повторяется после них), но значение таких последовательностей, если оно есть, пока ученым не ясно{36}. Люди упорно пытались научить говорить шимпанзе. Сначала обезьян учили издавать звуки похожие на человеческие. Затем, поняв, что их голосовой аппарат к этому не способен, ученые попробовали язык жестов. Шимпанзе могут выучить немалое число знаков: 125 – по данным занимавшихся с ними педагогов, 25 – по оценкам скептиков, но нет никаких убедительных свидетельств, что они выстраивают эти знаки в какие-то последовательности, чтобы получить новый смысл, а именно в этом и состоит суть человеческого языка. Типичные фразы Нима Чимпски, самца шимпанзе, обученного Гербертом Террейсом из Колумбийского университета, были: «Я банан ты банан ты я дать» и «Дать апельсин я дать есть апельсин я есть апельсин дать я есть апельсин дать я ты». «Способность шимпанзе освоить хоть какие-то основы грамматики оказалась почти нулевой», – заключает Стивен Пинкер из Гарвардского университета{37}.

И все же принцип эволюционного конструирования – непрерывность, и значит, в мозгу млекопитающих должны быть какие-то нейронные сети, которые приспособились генерировать комбинаторные системы грамматики и лексики так же, как ухо млекопитающих приспособилось воспринимать человеческую речь, а голосовой аппарат млекопитающих – ее производить. Недавно необычная команда ученых – этологи Марк Хаузер и Текумзе Фитч совместно с лингвистом Ноамом Хомски – выдвинула гипотезу о том, что человеческая способность строить высказывание эволюционировала из мозговой структуры, у животных отвечающей за другие функции, такие как навигация{38}. Авторы гипотезы считают основополагающим свойством языкового мышления рекурсию, т. е. способность вкладывать одно высказывание внутрь другого, выстраивая сколь угодно длинные цепочки. Рекурсия также может быть полезна и для других способностей, например для навигации, когда животному требуется запомнить путь от A до D с отклонениями к B и C на случай, если дорога непрямая. Если бы гены, кодирующие навигационный модуль мозга, случайно продублировались, то лишний набор мог бы, эволюционируя, принять на себя функцию кодирования картины мира в язык.

Природа языка