На заре человечества. Неизвестная история наших предков

Многие считают, что мышление невозможно без языка, что язык и мышление, по сути, одно. Другие отождествляют язык с речью. С точки зрения лингвистики оба утверждения ложны. У животных встречаются довольно сложные мыслительные процессы: шимпанзе, несомненно, знают статусы всех членов своего сообщества и понимают, кого можно привлечь в союзники, но не могут облечь эти смыслы в слова. А речь – лишь одна из форм бытования языка, который также может быть письменным или жестовым, как язык глухонемых. Лингвисты считают такого рода знаковые системы полноценными языками и обнаруживают у них те же свойства, что и у звучащих языков, включая сюда настоящий синтаксис и набор грамматических правил.

С точки зрения лингвистики язык – это не речь, а система передачи смыслов материальными знаками, обычно звуками речи или письмом. Эту передачу мозг осуществляет, как бы пользуясь двумя взаимодополняющими комбинаторными системами, одна из которых производит лексику, другая синтаксис.

Комбинаторная система лексики – это остроумное решение непростой задачи. Многие виды животных общаются при помощи некоторого набора сигналов, обладающих определенными значениями. Если бы человеческий язык был построен по тому же принципу, то сигналов было бы так много, что после энного по счету они становились бы все менее различимыми, сливаясь в однообразную массу. Но естественный отбор нашел способ справиться с бесконечным разнообразием смыслов, построив весь словарь из короткого набора отдельных звуковых «кубиков». Эти кубики могут складываться в бесконечное число комбинаций, а комбинациям произвольно присваиваются значения, чтобы получились слова. Эта система называется комбинаторной, потому что производство слов представляет собой комбинирование блоков-элементов.

Комбинаторную систему для синтаксиса описать непросто, потому что она служит для решения нескольких разных, хотя и связанных между собой задач. Оригинальное объяснение этому дает гипотеза Ноама Хомски о том, что в мозге человека интегрирована универсальная система, благодаря которой дети усваивают грамматические правила любого языка, на каком бы ни говорили вокруг. Во всех языках свои грамматические системы, но в них можно увидеть разные варианты одной модели. Хомски называет этот обучающий механизм универсальной грамматикой (УГ), но термин используется также для обозначения базовой логической решетки, лежащей в основе всех грамматик мира.

Эту теорию оспаривают ученые, полагающие, что разум человека – универсальная самообучающаяся система, чистая доска, без всякого предустановленного программного обеспечения или генетически сформированной «микросхемы», обслуживающей определенные виды поведения, в частности овладение языком. Безусловно, поведение человека, кажется, в гораздо большей степени подчинено контролю сознания, чем поведение других животных. Однако столь же очевидно, что многие формы поведения у животных запрограммированы генетически. У каких-то видов, например у лабораторного круглого червя, биологи уже умеют менять поведение, вмешиваясь в структуру генов. Разумно было бы предполагать, что и у людей многие формы поведения, в частности такие базовые, но сложнейшие способности, как владение языком или распознавание лиц, обусловлены генетически.

В языке комбинаторные системы лексики и синтаксиса настолько сложны, что кажется невозможным, чтобы ребенок мог освоить их с нуля. С эволюционной точки зрения гораздо рациональнее было бы вмонтировать в систему нервных связей человеческого мозга специальный аппарат, помогающий усваивать язык. Как замечал Дарвин, способность понимать звучащий язык кажется инстинктивной, в отличие от умения писать, – письму приходится усердно учиться в школе. В пользу врожденности языковой компетенции говорит и недавнее открытие гена, предположительно напрямую связанного с языком.

Дети во всем мире легко осваивают язык примерно в одном возрасте – это верный признак того, что на определенной стадии развития у человека запускается специальная генетическая программа. Хомски утверждает, что универсальная грамматика заложена в каждого, и, действительно, ученые склонны считать механизм освоения языка одной из многих конструирующих программ, записанных в генах и запускающихся в надлежащий момент.

Однако Хомски, как и других лингвистов-теоретиков, мало занимает вопрос, какие эволюционные стимулы могли запустить эволюцию языка. Первая большая статья об этом предмете появилась в журнале Американского лингвистического общества Language только в 2000 г. «Почему языковеды молча остановились у закрытой двери, даже не попытавшись ее открыть, – это небезынтересная тема для социологов науки», – пишет Дерек Бикертон из Гавайского университета, один из немногих лингвистов, изучавших возникновение человеческого языка{39}.