На заре земли русской

Какое-то время шли они в молчании. Крупицы снега, взлетая белым пухом под ногами, садились тонким слоем на дорогу, на сапоги. Василько вертел в руках клинок, слегка подбрасывая его и крутя на ладони, и Димитрий с завистью наблюдал, как легко держится оружие в его руке. Невольно вспоминалась их короткая драка на берегу реки, когда они, ещё не зная друг друга, сражались каждый за своё. – Что, несговорчив больно Изяслав? – наконец спросил Димитрий, которому наскучило молчание. Василько, подхватив клинок и зажав его в ладони, ответил:

– А будто я его знаю! Он нас, дружинников, не особенно-то жалует. Со двора гонит, в приёмы не пускает… А чуть война, так сразу кличет…

Василько как-то холодно, натянуто рассмеялся, Димитрию же было не смешно. Ему не хотелось встречаться с Изяславом лично, он боялся его, ведь если тот так легко справился со своим наместником, то что будет с ним, простым горожанином?

Миновав двор, Василько остановился, перевёл дыхание. Димитрий, замешкавшись, едва не налетел на него. Серебряной змейкой сверкнул кинжал, выскользнул из рукава Василька, тут же спрятался у того под широкой ладонью.

– Ну, пришли, – каким-то отстранённым голосом произнёс молодой дружинник. – Стукнешь в затвор трижды, и я велю тебе отпереть. Ну, ступай…

– Почему тебе не освободить его? – с какой-то надеждой в голосе спросил Димитрий. Василько нахмурился, молния сверкнула в голубых глазах его. – Тебе, как вижу я, почти всё доступно!

– Потому что сам жить хочу, – молвил он, отворачиваясь от Димитрия и направляясь к стражнику. – Не сносить мне головы, коли пойду против воли Киевского… Да и сам понимаешь, что я толкую!

Стоило Василько сказать несколько слов полусонному стражнику – настолько тихо, что Димитрий, стоявший в паре шагов, не смог ничего разобрать – деревянная дверь была открыта. Проём был очень низким, и Димитрий, заходя, наклонился, чтобы не задеть головой деревянный сруб. На мгновение юноша остановился, обернулся, схватившись рукою за выступ. Сомнение мимолётно закралось в его душу.

– А коли ты меня обманываешь?

– Вот те крест, – сердито ответил Василько, широко перекрестившись. В этом спешном движении была какая-то небрежность, точно пренебрежительное отношение к святому жесту. И лишь когда дружинник это сделал, Димитрий позволил себе отпустить недоверие. Ничего не было в нём сильнее чистой, искренней православной веры. Во что бы ни верил человек, он будет этим дорожить, этому поклоняться и бережно охранять, так и христиане истинные ревностно относились к соблюдению клятв, особенно на кресте, заповедей и молитв. Давший святую клятву и нарушивший её мог быть проклят Богом, и страх перед святым, страх оказаться в опале божией из-за своего обмана, предательства, был сильнее страха смерти.

Земляные ступеньки были очень маленькие и скользкие, Димитрий, спускаясь, несколько раз едва не оступился, но удержал равновесие. Понемногу глаза привыкли к темноте, и помещение, в котором юноша оказался, обретало какие-никакие очертания. Низкие стены, обросшие мхом и травой, такие, что высокому человеку едва можно в рост выпрямиться; кое-как подкреплённые сверху шершавые брёвна; маленькое окошко под самым потолком, которое и окошком-то назвать язык не поворачивался – так, прореха в стене высоко над полом. Однако сквозь эту прореху падал слабый отблеск дневного света. Лучи солнца не добирались сюда, но и кромешной тьмы вокруг не было. Из задумчивости Димитрия вдруг вырвал оклик:

– Кто здесь?

Голос был немного хрипловатый, точно простуженный, но очень знакомый. Обернувшись, Димитрий увидел Всеслава и с трудом поверил своим глазам.

Князь казался очень измождённым. Тень легла на бледное лицо его, наполовину скрытое растрепавшимися русыми волосами. Высокий лоб пересекла морщина, которой раньше не замечал Димитрий. В полумраке сруба начинало казаться, что весь мир в отдалении, по иную сторону, и в темнице стояла такая тишина, что юноше очень захотелось её нарушить, что-то сказать – что-то важное, и он не мог вспомнить, что.

– Димитрий! – ахнул Всеслав, догадавшись, кто стоял подле него. – Али снится мне…

Юноша не ответил. К горлу подполз ком, отчего стало трудно дышать, Димитрий боялся, что если он скажет что-нибудь, голос его постыдно задрожит. Не помня себя, он бросился на колени перед Всеславом, прильнул губами к его прохладной руке. Щекой неожиданно коснулся чего-то холодного, железного, и, приглядевшись, увидел, что руки Всеслава скованы тяжёлой цепью.

– Прости меня, – прошептал Димитрий, боясь поднять взор на него. – Прости, княже… Я не должен был…

В секундных перерывах меж короткими сбивчивыми восклицаниями Димитрий судорожно вдыхал, ловя сырой воздух, задыхаясь от волнения, и было похоже, что он всхлипывал, но глаза его были сухими.

– Василько пустил меня к тебе, – продолжал он через несколько минут, успокоившись и отдышавшись. – Светланка указала мне на него, он…