На заре земли русской

– Весь город, почитай, говорит о тебе, – Гертруда говорила по-русски хорошо, но с заметным акцентом. – Люди недовольны тобою.

Изяслав усмехнулся. Знать, прошла уже про него с Полоцким молва, уже знают киевляне, вестимо, скоро проведают про то и дальше. Подумаешь, горожане недовольны! Да сколько раз им были недовольны! Подчинённые должны жить в страхе, обязаны бояться и уважать своего правителя, ибо подчинение без страха, мыслил Изяслав, не есть подчинение. Несколько секунд он и Гертруда испепеляли друг друга взглядом, пока женщина наконец не бросила сердито:

– Изверг ты! На что тебе сдался этот Полоцкий, отпусти ты его на все четыре стороны, аль ты, как нехристь какой, как чудовище какое? Надо тебе зазря кровь проливать!

Акцент в столь гневной речи жены позабавил Изяслава, и тот удержался, чтобы не зайтись смехом. Гертруда стояла перед ним, такая маленькая, тоненькая, как тростинка, скрестив руки на груди и ожидая ответа мужа. И он не мог не ответить.

– Тебе не постигнуть твоим заморским умом русского престола! Мешал мне твой Полоцкий, проходу не давал. Пусть теперь поразмыслит, кто на Руси-матушке хозяин…

Казалось, Гертруда, ещё тем отличавшаяся от тихих русских девушек, что готова была спорить с князем и перечить ему, не страшась, могла вспыхнуть, как подпалённая лучина. Взмахнув длинной юбкою, она ничего не сказала в ответ и исчезла столь же внезапно, как и появилась. Василько, проводив её взглядом, недоумённо развёл руками.

– Брось ты толковать ей, княже, – проговорил он, желая показать, что сохраняет сторону Киевского, но тот махнул рукою с перстнем, указывая в сторону массивных резных дверей, разукрашенных всяческой росписью.

– Убирайся вон!

Дружинник послушно поклонился, статно выпрямился и, больше уж ничего не говоря, неспешным широким шагом вышел из княжеской горницы.

Однако Изяславу не стало легче, когда он остался в полном одиночестве. С улицы доносились разные звуки, намекающие на бурлившую за стенами терема жизнь, но в горницах всё будто вымерло. Изяслав должен был ответить на присланную византийскую грамоту – естественно, согласием. Помощь сильных и хитрых воинов-византийцев могла бы оказаться очень кстати, особенно сейчас, когда угроза стольному Киеву шла с двух сторон. Однако, обмакнув перо в тёмные чернила, князь Киевский подпёр ладонью щёку и задумался. В какой-то момент ему захотелось кликнуть обратно дружинника Василия, но он решил разобраться со своим делом самостоятельно. Перо так и тянулось к разложенному перед ним небольшому листку пергамента, запасы которого были приобретены за немыслимую стоимость. Наконец собравшись с мыслями, Изяслав стряхнул перо и аккуратно вывел первые несколько слов ответа…

…Над Полоцком нависло предчувствие беды. В скором времени после возвращения Радомира и исчезновения Димитрия, ближайшего к Всеславу человека, все уже знали о произошедшем. Поговаривали, что Изяслав не возьмёт город для себя, а отдаст его кому-то из братьев, не отдаст – так разграбит и подчистую предаст огню. Однако Радомир, коему было ведомо почти всё о происходящем в Киеве и Полоцке, не спешил ничего предпринимать. Он считал слишком безрассудным рискованным бросаться на помощь Всеславу, но город защищать также было необходимо, потому что без правителя Полоцк мог стать лёгкой добычей для всех желающих. Однако ему было известно также то, что император византийский Константин в скором времени прибудет из Царьграда в Киев со своими людьми, дабы подписать мир с Русью на долгие девятнадцать солнцеворотов. В планы старшего полоцкого дружинника входила ещё и размолвка Константина и Изяслава, которую можно было бы спровоцировать склонением Константина на иную сторону. Но Радомир не привёл бы сей план в действие, потому что ссора Византии с Русью грозила очередной большой войной, конец которой заведомо был неблагоприятен для русского народа. Радомир придумал кое-что другое – гораздо более хитрое и мирное, чем мысль поссорить Изяслава с Константином…

Все свободные от домашних дел вечера Злата проводила на берегу реки Двины – она приходила как раз на то место под тень раскидистой ольхи, где в недалёком прошлом состоялся у неё разговор с Всеславом о боге. Ей не верилось в неблагополучный исход, однако, хоть она и молилась за князя каждый вечер, она понимала сложившуюся ситуацию и в чудо не очень-то верила.