На заре земли русской

Мрачную тишину сырого подземелья нарушили громкие голоса снаружи и звон ключей. Дневной свет хлынул в подземелье, озарив ненадолго мрачные стены холодными отблесками зимнего солнца. По лестнице спустился стражник с копьём наперевес.

– Великий князь Киевский говорить с тобой хочет, – равнодушно сказал он, обращаясь к Всеславу и словно не замечая Димитрия, который, увидев открытую покосившуюся дверь и видневшуюся из-за неё улицу, как-то оживился, поднялся. Но стражник, не обращая на него внимания, вывел из темницы Полоцкого. Вскоре вновь раздался скрип старых дверных петель, и гнетущая темнота и тишина обступили Димитрия со всех сторон. Он подбежал к окну, встал на носочки, но роста всё равно не хватало. Подтянувшись на чуть выступающем полусгнившем бревне – пальцы скользили, оттого держаться было неудобно, – он краем глаза смог увидеть доступный клочок белого света. Вокруг не было никого, но его молчаливое одиночество длилось недолго: послышался скрип шагов по снегу, и взгляд Димитрия упёрся в расшитые золотистыми нитками сапоги. Незнакомец опустился на колени перед окошком, и его глаза встретились с глазами Димитрия.

– Кто ты? – удивлённо прошептал пришедший, пристально разглядывая юношу и хмуря тёмные брови, на которые сползала отороченная белым мехом шапка.

– Димитрий я, – отозвался юноша, покрепче хватаясь за выступ в стене. – Аль забыл?

– И верно, – Богдан узнал друга, и в голосе его послышались нотки изумления, разочарования. – Давно тебя не видел, всё думал, что приключилось с тобой. Как же ты здесь?

– Доверился дружиннику киевскому, Васильку, а он и…

– Да понял я, – вздохнул Богдан, покачав головой. – Василько к князю ближе всех, ближе меня, так-то он и помог ему… Как же теперь без тебя?

– Не ты ль утром приходил сюда? – попытался сменить тему Димитрий.

– Да, – ответил его собеседник, но разговор тут же вернулся в прежнее русло. – За князя своего ты не волнуйся, Изяслав сам боится Полоцкого, как бы тот людей против него не поднял, если на свободе окажется. Вот ещё заперли петухи орла в клетку… – И, помолчав, Богдан добавил:

– Это могу сказать точно: вас Изяслав не тронет. Не до сего ему нынче, послы из Царьграда после того разговора с тобою – помнишь ли? – отказываются мир с Киевским подписывать. Видать, поняли они, что неугоден он всему русскому народу, что не станет он им помощником хорошим да надёжным...

Димитрий внимательно слушал рассказ княжеского стольника про посольство византийцев на Русь и старался запомнить, чтобы потом передать суть разговора Всеславу, когда тот вернётся. Судя по всему, Богдан был очень умён и непрост, внешние отношения знал хорошо, к Изяславу был достаточно близок, а оттого ему было известно немало. Слышал как-то Димитрий от Радомира, что хорошо бы византийцев на сторону Полоцка переманить, да для того нужна единая вера христианская, в которую обращены были не все, да деньги, ведь не просто так эти послы дали бы своё согласие на визит.

Изяслав провёл ночь без сна. Грела ему душу весть о том, что Константин Великий благосклонно отнёсся к присланной им грамоте, согласился на представленные условия и на переговоры. Но не имел понятия Изяслав о том, как поступить ему с Полоцким. Почему-то брат Всеволод отговаривал его от расправы над ним. И теперь, когда братья были в сборе, Изяслав решил вывести Полоцкого на разговор – авось самому не в радость жить в постоянном страхе за себя и свою жизнь. По крайней мере, так мыслил он. Когда Всеслав Полоцкий вошёл в сопровождении стражи в горницу, старший сын Ярослава лишь подивился тому, как тот держал себя при нём. Всеслав был суров и бледен, цепи сковывали его движения, но всё равно в нём было что-то величественное, и невдомёк было Изяславу, почему не сломило его длительное заключение, почему он не пал перед ним на колени ещё ранее, моля о пощаде – он ведь должен был знать, что добра к нему не будет…

– Вот мы и свиделись сызнова, – чуть растягивая слова, молвил Киевский. – Тебе, я чай, воротиться хочется… В болото своё…

– Полоцк не болото, – хмуро отвечал Всеслав. – И так знаю, не отпустишь. Что за дело до меня?

Братья Изяслава до сих пор не особенно вслушивались в разговор, только что начавшийся. Святослав периодически подносил к губам предложенный ему кубок вина – он всегда был не прочь выпить, – а Всеволод молчал, скучающий взгляд его бродил по светлице, ни на чём не задерживаясь. В какой-то момент глаза Всеволода и Всеслава встретились, и Переяславский тут же смущённо отворотился. Не мог он стерпеть холодного, равнодушного отношения, мелькнувшего во взгляде Полоцкого.

– А ведомо тебе, что из-за того, что потакаешь ты своим кривичам в вероисповедании, мы к славной Византии обратиться стыдимся? – продолжал тем временем Изяслав, которого, верно, сейчас братья совершенно не интересовали.

– Мой удел, мои люди, мне и решать, – спокойно ответил Всеслав, и не скрылось от Всеволода напряжение, с которым он произнёс эти слова, и то, как нелегко ему даётся спокойствие. Кажется, будь при нём оружие – неизвестно, чем закончился бы этот допрос.