На заре земли русской

– Чудес не бывает.

– Разве не чудо любовь твоя? – девушка подошла ближе, её протянутая ладошка коснулась плеча Полоцкого, и тот вздрогнул, потому что пальцы Софии были горячи, как огонь. – Разве не чудо сама жизнь твоя?

Крепко задумался Всеслав. Оно и верно, истинное чудо – любовь. Неведомо было ему это чувство, пока не повстречал он Злату. Истинным чудом без сомнения можно было считать и жизнь человеческую – долгую, но в то же время стремительную, полную событий, печальных и радостных, дней счастливых и не очень. Как говорилось, жизнь – она от Бога, и обо всём, что на земле творится, Бог ведает. Но отчего тогда Бог не сохраняет людей от войн, от усобиц кровавых меж родными братьями? от болезней, от смерти, от грехов – на что нужны этому всемогущему Богу страдания людские? Так и спросил князь Софию, и гнев послышался в голосе его.

– Господь посылает нам испытания, чтобы после даровать нам долгое и верное счастие, – молвила София. – Будь сильным, князь, сохрани веру свою и пронеси её через всю жизнь, и воздастся тебе.

Едва договорив, девушка исчезла, и Всеслав увидел на том месте, где она стояла, маленький серебряный крестик на чёрной витой ниточке. Такой же точно носила Злата – он видел его у неё, когда узнал о её самой большой тайне.

– Оставь его! – вдруг сызнова послышался насмешливый голос. – Беду навлечёт и на тебя, и на ладу твою!

Не будучи суеверным, не послушался Полоцкий предостережения Святой Софии. Подняв вещицу с земли, спрятал её в ладони и в следующее мгновение почувствовал тепло, исходящее от крестика. Серебряный крестик сильно жёг сжатую руку, и когда жжение стало и вовсе уж нестерпимым, Всеслав очнулся, постарался собраться с мыслями. Ино ведь неспроста подала ему София знак и про любимую напомнила: вдруг с ней беда какая приключилась? Подумав о необычной находке во сне, князь посмотрел на свою ладонь – конечно, никакого крестика у него не было, – но рука была необычно тепла. Никогда не верил в приметы Всеслав, а сейчас вдруг что-то всколыхнулось в душе его, уж больно сильное впечатление оставил сон.

Димитрий тоже спал, растянувшись на сыром земляном полу и положив руку под голову. Сжавшись в комок от холода, он чему-то улыбался во сне. Всеславу вдруг стало жаль его; он стянул с себя плащ и укрыл им своего стольника. Не просыпаясь, юноша повернулся на спину. Вечер за окошком угасал, взошедшая луна бросала серебристый свет на лицо спящего Димитрия, и тот казался ещё более бледным, чем обычно, однако теперь он не дрожал от пронизывающего холода. Всеслав, проведя рукой по отросшим светлым волосам юноши, в который раз увидел в нём своего сына – пусть не родного, но воспитанного им.

Утром, чуть свет, вновь пришёл стольник Изяслава. По всему было видно, что он торопится, времени у него нет. Опустившись на колени перед маленьким окном, Богдан окликнул Всеслава и, дождавшись, когда тот подойдёт, осторожно просунул в небольшой оконный проём ворох шелестящей желтоватой бумаги. Несколько секунд князь молча взирал на отданное ему богатство; тишина затянулась.

– Что это? – наконец изумлённо спросил он, подняв взгляд на ожидавшего ответа Богдана. Юноша слегка улыбнулся.

– Письма короля польского Болеслава к великому князю. Сослужат они тебе службу против него хорошую.

Всеслав не знал, что и думать. Богдан очевидно рисковал, ведь ему нет хода в горницы Изяслава, а если даже и есть, то тем не менее отыскать эти письма, которые Киевский хранил, точно зеницу ока, не представлялось возможным.

– Отблагодарил бы тебя, коли бы мог, – тихо сказал Всеслав, обращаясь к Богдану. Тот опустил взор, на лице его вспыхнул румянец, отчего веснушки засветились, словно маленькие огонёчки.

– Забудь, княже, – пробормотал юноша. – Не время об этом. Ну, пора мне.

Димитрий проснулся, услышав голоса, в тишине сруба казавшиеся довольно-таки громкими. Увидев в руках у Всеслава перевязанный бечёвкой свиток, скрученный из нескольких грамот, открыл рот в немом удивлении и снова закрыл. Полоцкий усмехнулся, глядя на него.

– Богдану бы кланяться, – сказал он. – Он письма короля польского к Изяславу отыскал. Ты представляешь, чем для него могут они обернуться? Да я пред всем Киевом стольным его разоблачу! Коли выйду отсюда живым, – добавил Всеслав уже тише.

– Те самые? – выдохнул Димитрий, принимая из рук князя письма. Слегка желтоватая бумага шуршала в пальцах, нарушая призрачную, невесомую тишину темницы. Грамоты скручивались, мелкие, корявые буквы скакали то вверх, то вниз по неровным строкам, и всё же это была очень важная улика против Изяслава перед народом киевским. Не зря он хранил их столь бережно: каждое письмо, каждое слово короля польского, Болеслава Храброго, было ценно для него.

В темноте читать было очень неудобно, хрупкий луч, что пробивался из высокого оконца, не давал достаточного освещения. Заглядывая Всеславу через плечо, Димитрий тоже старался разобрать послания на исписанных листах.