Вернувшись, Злата хотела тихонько подняться к себе, но оклик остановил её. Обернувшись, она увидела шедшего за ней Мстислава и вздохнула. Снова он! И чего ему не спится по ночам…
– У тебя лента падает, – заметил Мстислав, подойдя к девушке. Из длинной тёмной косы, чуть растрепавшейся, действительно выпала лента. Княжич потянулся, чтобы поправить её, но Злата аккуратно отстранила его руку. Воротничок её рубашки чуть опустился, слегка обнажая шею, ключицу и чёрную нить, заметную даже на смуглой коже. Злата торопливо оправила воротник, но Мстислав заметил и, несмотря на тихий вскрик девушки, быстро протянул руку и дёрнул за нить. Она порвалась, и в ладонь ему скользнул маленький серебряный крестик.
– Неверующая, значит, – тихо промолвил киевлянин, сжимая плечо Златы. – Неправду мне твой отец сказал, красавица. Солгал. А я не люблю лжи.
Девушка закрыла лицо руками, опустив голову. Ничего она не чувствовала, кроме боли и отвращения, ведь её маленький секрет, который она хранила, как святыню – да он и был святыней, – открылся этому страшному человеку. Не боялась Злата гнева его, боялась лишь того, что ему всё дозволено. Некому сдерживать человека, когда он сам себя не хочет сдерживать, когда молчит его совесть.
– Коли моё слово для тебя не свято, – голос Златы дрожал, когда она отняла руки от побледневшего лица, – коли тебе отказ мой не ясен, знать, нет у тебя любви. Не судья я тебе, да только ответ тебе держать перед Богом.
С этими словами девушка ушла. В руках у изумлённого Мстислава осталась чёрная нить с серебряным крестиком.
Сокол
Прошла ещё одна седмица, и этот случай почти забылся. Мстислав ненадолго отлучился в свой бывший удел и вскоре вернулся в сопровождении своих близких людей. Каждое утро Злата встречала со страхом, иногда осторожно узнавала у отца насчёт Мстислава: о чём они говорили, что решали. Последнее время отец Златы пребывал в недурном расположении духа, радуясь тому, что сможет выдать дочь за богатого и знатного, о чувствах её он и не задумывался. В условленный день он вошёл в горницу дочери и велел ей собираться – княжич вернулся, негоже ему долго ждать. Надежда на то, что всё обойдётся и так, теплившаяся ещё намедни, пропала. Злата бросилась на колени перед отцом, со слезами умоляя его подумать ещё раз, но он был непреклонен. Даже не поглядев на дочь, поднял её.
– Подумай о матери! Она была бы рада видеть тебя супругой хорошего человека. И так в девках засиделась, чего ждёшь, не пойму, – немного грубо молвил он, вновь вспомнив о горячо любимой жене. Анна была выдана за него тоже по родительской воле, но брак их был крепок, пусть и недолгое время.
– Матушка была бы рада видеть меня счастливой, – тихо возразила девушка, но тот сделал вид, что пропустил сказанное, и ушёл, пообещав ждать дочь на улице, а Злата осталась одна. Ей надо было распустить волосы и спрятать их под платком – по обычаю жених должен уложить их в косу из трёх прядей, как символ новой жизни. Стянув тонкий обруч с головы, Злата долго, будто во сне, смотрелась в зеркало, медленно расплела две своих косы и в задумчивости несколько раз провела пальцами по волосам, чуть завившимся после причёски. Неторопливо пропустила пряди сквозь частый гребень – густой тёмной волной они рассыпались по плечам.
– Дарина! – крикнула Злата. Служанка прибежала на зов.
– Принеси мне ножницы, Дарина, – голос девушки дрогнул, и она смахнула непрошеную слезу. Изумлённая необычной просьбой дочери боярина, Дарина ушла и вскоре вернулась. Словно прощаясь со своей красотой, Злата раз за разом проводила гребнем по тёмному водопаду волос. Приняв из рук Дарины ножницы и шёпотом поблагодарив её, она закрыла глаза, закусила губу и, решившись, сомкнула лезвия на пряди, оставляя её длиной чуть ниже плеч. Локоны с тихим шорохом опадали к ногам девушки, и вскоре больше половины прекрасного водопада не стало. Он будто замер слегка неровной линией на середине.
– Что ж ты наделала! – прошептала Дарина, прикрыв рот ладошкой. – Ох, радость моя, зачем?
– Чтобы в косу не сложились, – ответила Злата. Оставив ножницы на столе и убрав волосы под платок, она грустно улыбнулась Дарине и убежала. Остриженные пряди остались на полу, и лучик солнца осветил их золотистым бликом.
***