На заре земли русской

В дороге время шло почти незаметно, и уже к вечеру Димитрий покинул удел. Солнце садилось, окрашивая в оттенки малинового верхушки деревьев, окутанные зеленоватой дымкой первых листочков. Намёрзший на траву иней хрустел под копытами лошади, рассыпаясь невидимыми белоснежными крупицами. Ветер играл и шелестел в обнажённых ветвях деревьев и кустов, и они шуршали под его морозным дыханием. Подле всадника ехала его собственная тень, и, когда лошадь спотыкалась на камнях или в ложбинах, тень дёргалась и, замерев на секунду, продолжала путь, по мере наступления темноты становясь всё длиннее и всё более сливаясь с землёй. Силуэты окружающих предметов казались огромными неуклюжими чудовищами с вытянутыми лапами и изогнутыми телами. Димитрий всё ждал появления какой-нибудь небольшой речушки, чтобы наконец напоить уставшего коня и отдохнуть самому, но подходящего места всё не попадалось и не попадалось, а на лес, незаметно сгустившийся и вставший плотной высокой стеной, тем временем шелковым покрывалом опустилась ночь. Дневной шум понемногу утих, растворившись в тихих ночных звуках: то застрекочет где-то сверчок, то крикнет спросонья ночная птица, прошелестит между ветвей дерева своими широкими крыльями, то случайно хрустнет сухая ветка. Вдруг кусты зашевелились совсем близко от всадника; он натянул поводья, намереваясь заставить лошадь переставлять ноги быстрее, однако было поздно: из густых тёмных зарослей один за другим появились люди и окружили Димитрия. Кто-то вырвал у него поводья, кто-то стащил с коня, кто-то уже потянулся обыскивать. Он догадался, кто перед ним – небезызвестные вольные лесные птицы, промышлявшие грабежом и нападениями на одиноких путников. Вспомнив об оружии, которое отдал ему накануне Всеслав, юноша стянул клинок с пояса, но один из разбойников заметил это и ловко перехватил руку Димитрия, так что тот выронил клинок. Он постарался высвободиться, но держали его крепко, и чем отчаяннее он вырывался, тем сильнее ему выворачивали руки. Наконец кисть пронзила резкая боль, и юноша вскрикнул.

– Пусти!

Ответом ему был дружный хохот остальных. Подождав немного, державший его разбойник ослабил хватку. Улучив момент, Димитрий резко развернулся и ударил наглеца, не поглядев, куда пришёлся удар. Чужая кровь брызнула на сжатый кулак; разбойник упал навзничь и поднялся с трудом, выругавшись. Двое из тех, кто стоял сзади, снова схватили юношу за руки, и он понял, что сопротивляться бесполезно: их много, а он один.

Запястья стянула сзади жёсткая верёвка.

– К атаману его! – крикнул кто-то из стоявших, и другие подхватили.

– Пускай с ним Сокол разбирается!

Кто-то из напавших толкнул Димитрия в спину.

– Пошли… – бросил кто-то ещё. Через некоторое время их нагнали трое других, обыскавших лошадь и обнаруживших, что красть у путника нечего. Толпа шла почти в молчании, только изредка откуда-то слышались переговоры. Вскоре вышли на широкую поляну, освещённую бледным тусклым светом луны. По разным сторонам поляны жарко пылали костры, и то и дело слышался треск подбрасываемых в огонь сучьев. Вокруг костров сидели и лежали такие же лесные люди, и зрелище это было весьма страшное: в грязных и изорванных рубахах, заросшие бородами и вовсе забывшие о себе, они вымещали свою скопившуюся злобу на невинных. Лица большинства из них были грубы и равнодушны, руки исцарапаны и грязны. Многие засыпали прямо у костров, и случайные искры опаляли им воротники и лица.

К Димитрию и окружавшей его толпе подошёл один из сидевших чуть поодаль. Этот разбойник был сравнительно молод, его смуглого лица, чуть тронутого оспой, ещё не покрыла сеть морщин. Спутавшиеся светло-русые волосы были перехвачены кожаным обручем и спадали на плечи. У ворота рубаха была разорвана, и на левом плече виднелась практически свежая царапина. Глаза подошедшего были светлы и ясны, но не добры – а может быть, так казалось из-за тёмных, густых бровей, сведённых к переносице.

– С чем пришли? – спросил он, мельком оглядев юношу. Минутный порыв храбрости уже покинул Димитрия, и он опустил голову, про себя повторяя имя Господа.

– Ефремке нос свихнул, – доложил один из разбойников. – Что делать с ним прикажешь?

– Какого чёрта вы к нему полезли? – с явным неодобрением спросил атаман; очевидно, это был он.

Никто не ответил. Говорить было нечего: привыкли бросаться на одиноких конных и пеших.

– Так сами виноваты, – атаман расхохотался, и одинокий смех его прозвучал зловеще в ночной тишине. Выхватив из-за пояса нож, он одним движением перерезал верёвку, которой были связаны руки Димитрия.

– Пошли, скажу тебе пару слов, – бросил он юноше, взяв его за плечо, и, снова обернувшись к своим людям и приказав им возвращаться, продолжал.

– Меня Стёмкой Соколом звать. Главарь я их, вроде как, а они, безбожники, не хотят меня слушаться. Ты откуда таков?

– Из Киева, – ответил молодой человек, всё ещё чувствуя какой-то страх перед этим странным человеком. – Ты ведь и сам безбожник, коли здесь с ними!