На заре земли русской

Мстислав же ходил угрюмый, всем недовольный, как и отец. Злата отказывала ему, ждала непонятно чего, а без её согласия венчаться с ней было бы невозможно по христианскому закону. Изяслав, будучи в хорошем расположении духа, предлагал сыну самому потолковать с несговорчивой девицей, но тот сердился и не соглашался, впустую надеясь, что она однажды покорится ему.

Осень выдалась холодной, вовсе не такой, какой была год назад. С первых дней подул холодный ветер, небо затянулось беспросветной серой мглой, все спешили убрать летний урожай. По уделу ходили слухи, что соседние деревеньки разграблены и сожжены степняками, которые после победы на Альте совсем измучили приграничные городища и укрепления набегами и пожарами. Горел Псков, горела Рязань, Киев, оставшийся почти без военных сил после поражения, боялся набегов, однако Изяслав с вооружением не торопился. Людям, более близким ко двору, в том числе и Богдану, было известно, что он собирается бросить город.

– Надо подняться! – однажды заявил Андрей, вернувшись с очередного сбора дружины. Ничего нового он там не услышал, воевода был как всегда под хмельком и отдавал непонятные приказы вместо толкового разъяснения обстановки.

– Либо Изяслав встанет во главе второго похода, либо…

– Не горячись, – перебил его Богдан. – Всё одно не встанет. Всеслава Полоцкого освободить надо.

– Тогда Изяслав тем более откажется…

– Да к чёрту Изяслава! – рассердился брат. – Если мы будем дальше ждать, он сбежит в Польшу к отцу жены своей, Болеславу, аль как его там, и останемся мы без защиты и без оружия. Так бы сами хоть пошли!

– А кто Полоцкого-то поддержит? – спросил Андрей уже тише.

– Все, – веско ответил Богдан, и этого было довольно, чтобы старший понял.

– Тогда наутро последний раз к Изяславу придём, – продолжал Андрей. – Последний раз. Младшая дружина со мной выйдет на площадь, где ярмарки бывают, а ты дворовых подыми.

Отвечать было нечего, младший брат был согласен. Всю ночь он не сомкнул глаз, то меряя шагами пол в горнице, то шепча молитвы перед иконой Божией матери за благополучный исход, на который и сам не особенно надеялся. Едва дождавшись утра, он бегом вернулся в княжеский терем. По всей видимости, князь Изяслав уже не спал, но в его покои Богдана не пустила ночная стража. Из горницы слышались голоса, Киевский был не один, с кем-то горячо спорил. Приходилось ждать, и Богдан пошёл на улицу. У крыльца ему попался десятник Данияр, в ту ночь оставленный на страже при воротах. Обязанности свои Данияр исполнял не очень хорошо, от скуки чертил носком сапога какие-то непонятные фигуры на песке. Богдан окликнул его; едва не подпрыгнув от неожиданности, десятник обернулся, узнал Изяславова стольника, облегчённо вздохнул.

– Чего пугаешь, – буркнул он недовольно. – Я уж думал, сам князь пришёл.

– Значит, так, Данияр, – тихо начал Богдан без предисловий, – твоё дело небольшое. Собери всю дворню, всех, кого найдёшь, и веди на площадь городскую. Брат мой с дружиною будет ждать там. Последнее слово сей день Изяславу, либо идём в степь, либо – сам понимаешь.

– Погубишь всех, Данька, – покачал головой десятник. – Ничего не добьёшься, только потеряешь.

– Это уж не тебе судить, – грубо одёрнул его Богдан. – С нами аль как?

– С вами, с вами, куда ж от вас денешься, – пробурчал Данияр, направляясь на задний двор. Убедившись, что он не переменит решение и не пойдёт обратно, Богдан поторопился на площадь.

Люди собирались. Многие уже знали, для чего собралась большая часть дружины и дворовых князя. Сам же Изяслав ни о чём не подозревал, в очередной раз позвав к себе воеводу и пытаясь сообразить, как будет спокойнее: уехать в Польшу, как он и хотел, а оттуда вернуться с войском, или всё-таки дать киевлянам добро на вооружение. Впрочем, они и сами вооружатся неплохо, луки со стрелами есть, почитай, у всех, топоры и ножи в домах найдутся… Да мало этого, мало! Мечи нужны, копья, кольчуги, щиты, в конце концов, конница для дружинников, а где всё это взять, когда в городе так непросто сейчас со всякого рода мастерами? Даже ювелир и тот взялся за ковку оружия, хоть не умелец он был, да сейчас каждые руки дороги. Подумал Изяслав о том самом парне из Полоцка, который предлагал свою золотую работу, и теперь пожалел князь, что отказал ему. Может, от ученика теперь было бы более проку, чем от мастера, который и молот в руках едва удерживает.

Когда первый камень, поразительно метко брошенный в окно, разбил стекло и с дождём осколков влетел в горницу, Изяслав ничего не понял. Зато воевода, доселе молчавший, сообразил:

– Опять они!

– Погляди, что там, – приказал князь. Воевода послушно подошёл к окну, на всякий случай загораживаясь руками, выглянул во двор и увидел собравшуюся толпу на площади. Людей было поистине много, будто весь Киев вышел на улицу и соединился в одном месте, напротив окон главного терема.

– Собрались, – выдохнул воевода, оборотившись к Изяславу. – Что делать прикажешь, княже?

– Что делать… – передразнил Изяслав. – Ждать. Постоят и разойдутся.