На заре земли русской

Об одном… Огромного усилия воли Злате стоило удержать себя от напрашивавшегося вопроса – «О чём же?». Любопытство она и сама считала пороком, потому смолчала, хоть и с трудом. Лишь слегка улыбнулась в ответ и, ещё раз шёпотом поблагодарив, неслышно выскользнула из горницы. Вскоре её лёгкие торопливые шаги растворились в вечерней тишине. Заперев дверь, Всеслав проспал до утра, а когда проснулся, час был для него непривычно поздний. Солнце уже взошло, горница была залита ровным мягким светом, деревянный пол слегка нагрелся. Всеслав с неудовольствием подумал, что, наверно, будет ему уже поездку в Киев откладывать.

День выдался прохладный и серый. Пронизывающий ветер гонял тяжёлые тучи по небу, казалось, вот-вот польётся дождь, но тот всё не начинался и не начинался. Возле конюшни крутился Димитрий, судя по всему, в весьма расстроенных чувствах; на удивлённый вопрос Всеслава нервно усмехнулся, не ответил ничего толкового и с досады разломал странную конструкцию из брёвен неловким ударом меча.

– Да что с тобою? – изумился Полоцкий, отбирая у своего стольника оружие. Тот молча нагнулся и начал скатывать брёвна обратно. Отложив меч, Всеслав помог ему, и несколько минут они работали в молчании, пока наконец Димитрий, выпрямившись и облокотившись спиной на стену конюшни, не спросил:

– Любишь ли ты кого-нибудь, княже? Прости меня за вопрос сей, но…

Всеслав задумался. Занятый делами городскими и политическими, он не задумывался о таких простых и, казалось бы, не особенно важных вещах. Он знал, что не одна девушка заглядывалась на него, но не до этого ему было. Однако он думал и о том, что однажды полоцкий престол придётся кому-то отдавать, но наследников и младших братьев у него не было.

– Не могу сказать, – смутился Всеслав. Невинный, казалось бы вопрос, поставил его в тупик. – Почему ты спрашиваешь?

– Так, – вздохнул юноша. – Просто.

Очевидно, это было не «просто», Димитрия что-то интересовало, но что именно – князь не мог понять. Он и сам не любил недосказанность, старался всегда довести разговор до конца, даже если финал этого самого разговора был бы плох.

– И всё же?

– Знаешь, мне кажется, есть человек, который полюбил тебя, – тихонько промолвил Димитрий, оглянувшись и посмотрев, не слышит ли их кто ещё. – И я знаю этого человека.

– Ты можешь говорить прямо? – наконец не выдержал Всеслав, поднимая с земли брошенный меч и отдавая его юноше. Тот улыбнулся, чуть покраснел.

– Мне кажется, Злата…

Вот оно что.

Князь даже и не знал, что ответить. Он чувствовал какую-то особенную симпатию к этой молчаливой девушке с красивыми глазами цвета земли, но и самому себе в том не признавался. Невольно встало в памяти сегодняшнее раннее утро, случай со свечой. Перевязывая девушке обожжённую ладонь, Всеслав боялся случайно причинить ей боль. Боялся, что его рука дрогнет, что он что-то сделает не так. И чувствовал неясную тревогу, когда их взгляды встречались, и не мог себе дать отчёт в том, отчего это происходит. Может быть, он влюблён? Но разве ж так… можно?

Димитрий, старательно пряча улыбку, юркнул в полуоткрытую дверь и нарочито долго возился с привязью лошади. Не дожидаясь его, Всеслав вывел своего коня за ворота. Вскоре Димитрий, отчего-то притихший и немного суровый, нагнал его, но дальнейшую дорогу они продолжали в молчании: каждый думал о своём. На условленном месте за городскими воротами дружина уже ждала князя, и после недолгих сборов город был оставлен далеко позади.

Путь в земли новгородские был неблизок. Не одну сотню вёрст за четыре ночи оставили позади порядком уставшие лошади, не единожды кто-то хотел воротиться домой, забыв о возможной войне, но ни разу никто ни единым словом не высказал своего желания бросить всё. Димитрий, который впервые оказался в такой дали от дома, боялся лишь одного – что обернётся битва поражением, что не оправдается клятва полочан защитить родной город.

Дело близилось к ночи. Когда совсем стемнело, на берегу реки сделали остановку. В необитаемом месте посреди степи, куда почти не ступала нога человека, где только копыта лошадей кочевников волновали дикие травы, вспыхнула жизнь, хоть и временная. То тут, то там золотистыми снопами запылали костры, на скорую руку были сооружены навесы, вокруг на расстоянии нескольких десятков метров расставлены караульные. Через какое-то время ничто не нарушало ночной тишины: лагерь погрузился в сон. Где-то в траве стрекотали сверчки, одиноко кричала ночная горлица, несколько раз тяжело ухнула сова.