На заре земли русской

Скрестились мечи юношей. Звонко гудела раскалённая сталь, внизу, казалось, дымилась земля. Ноги неудобно путались в высокой траве, Димитрий поскользнулся на угольках потухшего костра и, не удержав равновесие, упал, оперевшись на одно колено, прикрылся щитом и на секунду крепко сомкнул глаза. Молодой человек, сражавшийся против него, совершил промашку, и тем самым Димитрий выиграл было секунду, чтобы подняться, но не успел. Сосредоточив всё внимание на выпаде и бросив на него все силы, он вовсе упустил из виду оружие противника, то задевающее его щит, то ударявшееся о лезвие его меча так, что едва ли не сыпались искры. Поэтому, когда накалившееся в ходе боя лезвие чужого меча ударило справа чуть пониже груди, с размаху пробив защиту, Димитрий не подумал ни о чём, только удивился, ведь так странно и так неправдоподобно было умирать в семнадцать лет. Разорванная рубаха намокла от крови, вся правая сторона налилась какой-то свинцовой тяжестью, сердце быстро забилось где-то в горле. Зажав свободной рукой рану, он поднялся и снова бросился на противника, но от боли, пришедшей уже после удара, в глазах всё плыло и двоилось, закружилась голова, и юноша упал, будто всё ещё не до конца осознавая происходящее с ним.

К рассвету лагерь превратился в поле брани. Ничего не осталось от того уюта, какой царил там ночью. Казалось, вся степь тяжело дышит, отходя от почти только что утихшей битвы, и река несёт свои мрачные, свинцовые воды вперемешку с кровью и слезами. Дружина переяславского князя как внезапно напала, так внезапно и исчезла, и если бы не брошенные раненые и убитые, сражения как не бывало. Старший дружинник Радомир отыскал Всеслава среди тех, кто ещё держался на ногах и в меру своих сил помогал тем, кто нуждался в помощи. Князь был чем-то опечален, на кого-то крепко сердит. Рукава рубахи его, когда-то белоснежной, были запачканы землёю и кровью. Радомир приблизился к нему, стараясь поменьше наступать на раненую ногу.

– Цел? – коротко спросил Всеслав, заметив его. Тот кивнул. Войско заметно поредело, из-за столь внезапной атаки люди не успели сосредоточиться на боевом действии, а когда приходили в себя и начинали соображать, было практически поздно.

– А тот хлопчик, что с тобою был? – спросил Радомир, будучи не в силах молчать. По природе своей он был довольно-таки разговорчив, а после каких-либо волнительных событий поток его слов невозможно было остановить. Всеслав привычно огляделся, ища глазами своего стольника, но его нигде не было. Среди переговаривающихся в сторонке воинов он тоже не нашёлся.

– И верно, – нахмурился Всеслав. – Где Димитрий? Видел ты его?

Радомир молча покачал головой. Он не то что не видел того юношу, он даже не помнил особенно, как тот выглядел. Сказав что-то одному из дружинников, стоящему чуть поодаль, Всеслав поднялся с земли и медленным, широким шагом пошёл по ходу течения реки.

Трава, потемневшая от пролитой крови и серая от пепла костров, ложилась под ногами князя и шедшего за ним его дружинника. Небо серело и затягивалось рваными, лохматыми облаками – собирался дождь. Солнце, показавшись на рассвете совсем немного, чтобы прорезать серость тусклой алой полоской, вскоре совсем скрылось.

– Нас обманули, – промолвил Всеслав, не останавливаясь и не оглядываясь на Радомира. – Черниговский и Переяславский обещали мне хранить мир между нами троими, клятву божию давали, и ведь я говорил – нет им доверия!

– Постой, княже, – вдруг понял Радомир. – Ужели в плену у тебя Всеволод Ярославич?

– Да не то чтобы… – махнул рукой тот и не договорил. Резко остановился, посмотрев вниз, опустился на одно колено и, взяв лежащего перед ним человека за плечо, перевернул его на спину. Весь ледяной тон и сердито-усталое выражение исчезли, будто их и не было. Склонившись над кем-то и вовсе забыв о существовании Радомира, Всеслав шептал:

– Димитрий! Димитрий! Да что же такое...

Юноша не подавал признаков жизни. Тонкие черты красивого лица его были бледны, как полотно, чуть в стороне от него лежал окровавленный меч. Ослабевшие пальцы совсем не сжимали рукоять, и рука безвольно повисла вдоль тела. С тяжёлым вздохом Всеслав оборотился наконец к старшему своему дружиннику.

– Злата вылечит его, – задумчиво молвил Радомир, предугадав вопрос того. – Светланка моя Злату хорошо знает. Она и мою жену лечила той зимою. И служке твоему она поможет, – поспешно добавил боярин, заметив, что вновь хмурится Полоцкий, – золотые у неё руки, под стать прозванью…

– Не слуга он мне, – тихо сказал Всеслав, вставая. – Он как сын мне стал. Привязался я к нему, как к родному, – да что там, вот уж десятое лето, как мы с ним неразлучны были.

Злата