Читаем На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось полностью

Потому что за ширмами и шторами прячется весь персонал клиники. Голая женщина – медсестра. Мертвый младенец так похож на настоящего, потому что это кукла, на которой молодых сотрудников учат подключать детей к аппарату ИВЛ. А кровь – настоящая кровь с истекшим сроком годности. Все собрались в темной палате, потому что хотят увидеть это своими глазами – ведь когда-то точно так же разыграли и их.

Ох уж эти истории! Истории посвящения. Я рассказывал самые интересные, и тут же совершенно незнакомые люди припоминали случаи еще более вопиющие – из собственной жизни. Самую жуткую историю я услышал в Париже. Мужчина в деловом костюме и начищенных до блеска ботинках отвел меня в сторонку и вручил мне свою визитку. Он работал ветеринаром. Стать ветеринаром во Франции – дело непростое. Этот человек семь раз подавал заявку в академию, прежде чем его туда приняли. Когда он наконец поступил, репетиторы и наставники закатили вечеринку в его честь. Прямо в одной из лабораторий ветеринарной академии.

Все пили вино и поздравляли его с началом учебы. В какой-то момент ему подсунули бокал с вином, куда подсыпали снотворное. Такая у ветеринаров была традиция. Когда бедняга уснул, его раздели догола, скрутили в позу эмбриона и в таком положении зашили в выпотрошенное брюхо недавно умершей лошади.

– Когда ты просыпаешься, – рассказывал он мне, – то понятия не имеешь, где находишься. Голова болит от снотворного. Ты дрожишь от холода. Вокруг стоит темнота и такая вонь, что не продохнуть. Пошевелиться невозможно. Тебя мутит, но даже сблевать некуда. При этом снаружи раздаются голоса. Где-то за пределами этого темного и тесного пространства твои учителя и наставники по-прежнему веселятся. Заметив, что брюхо лошади зашевелилось, они начинают орать.

– Думал, это так просто – стать одним из нас?! – кричат они. – Думал, можно заполнить пару бумажек, и все – ты ветеринар?! Не-ет! – Со всех сторон летят их пьяные вопли: – За право быть ветеринаром надо побороться

!

И вот они уже скандируют: «Борись! Борись!» Под крики толпы ты начинаешь лягаться и толкаться, пробивая себе путь наружу. Когда твоя окровавленная рука наконец разрывает крепкую шкуру мертвой лошади, кто-то вставляет в нее бокал вина.

Ты медленно появляешься на свет из лошадиного трупа, голый и окровавленный. Наконец ты на свободе; твои учителя и друзья встречают тебя с искренним теплом, и ты продолжаешь праздновать вместе с ними, заслужив право войти в их ряды.

Человек в костюме и начищенных ботинках объяснил мне смысл этой абсурдной вековой традиции. Она дает юным ветеринарам некий базовый совместный опыт, который однажды послужит им утешением. Сколько бы чудесных щенят и котят ни погибло под твоим скальпелем, как бы ни болело за них сердце, все эти муки не сравнятся с тем, что ты чувствовал, когда очнулся внутри холодного лошадиного трупа.

Самые лучшие истории порождают новые истории. Я называю этот процесс «засевом зала». По аналогии с засевом облаков для вызова осадков, прием позволяет вам поделиться неким универсальным личным опытом и мгновенно получить отклик. Никто не живет настолько нетипичной жизнью, что остальные не смогут поставить себя на ваше место.

Заметьте, Коул Портер был знаменит не тем, что выдумывал прилипчивые фразочки, которые потом распевала вся страна, а тем, что умел эти фразы подслушать. Он посещал общественные места, подслушивал чужие беседы, выбирал самые популярные разговорные выражения и писал на их основе тексты песен. Когда выходила очередная песня, люди и так вовсю использовали в речи выражения вроде «you are the top!» («ты просто топ!») или «anything goes» («все сойдет»), и потому творчество Портера моментально попадало в активный обиход. Джон Стейнбек тоже любил сесть где-нибудь в уголочке и подслушивать, о чем и как говорят живые люди, что происходит в их жизни. Когда к нему пришла известность, он запаниковал, потому что очутился в центре внимания и больше не мог тайком собирать необходимый материал.

Засев зала помогает во многом.

Во-первых, он позволяет увидеть, насколько ваша история цепляет людей. Находит ли она эмоциональный отклик у читателей? Заставляет ли вспомнить другие, вроде бы давно забытые истории? Дает ли разрешение поделиться тем, чем в любой другой ситуации они никогда не поделились бы?

Это важно. Часто люди утаивают какие-то случаи из своей жизни, боясь, что рассказ о них может кого-то обидеть или вызвать осуждение. Например, одна женщина – моего возраста – поведала мне такую историю из своего детства. Во втором классе она стала «брауни» – это будущие герлскауты. Ей было семь лет. Однажды у нее разболелся живот, и мама положила ее лицом вниз на вибрирующую электрическую грелку. «Видимо, она случайно оказалась у меня между ног, – пояснила женщина, – потому что проснулась я от таких ощущений

Перейти на страницу:

Все книги серии От битника до Паланика

Неоновая библия
Неоновая библия

Жизнь, увиденная сквозь призму восприятия ребенка или подростка, – одна из любимейших тем американских писателей-южан, исхоженная ими, казалось бы, вдоль и поперек. Но никогда, пожалуй, эта жизнь еще не представала настолько удушливой и клаустрофобной, как в романе «Неоновая библия», написанном вундеркиндом американской литературы Джоном Кеннеди Тулом еще в 16 лет.Крошечный городишко, захлебывающийся во влажной жаре и болотных испарениях, – одна из тех провинциальных дыр, каким не было и нет счета на Глубоком Юге. Кажется, здесь разморилось и уснуло само Время. Медленно, неторопливо разгораются в этой сонной тишине жгучие опасные страсти, тлеют мелкие злобные конфликты. Кажется, ничего не происходит: провинциальный Юг умеет подолгу скрывать за респектабельностью беленых фасадов и освещенных пестрым неоном церковных витражей ревность и ненависть, извращенно-болезненные желания и горечь загубленных надежд, и глухую тоску искалеченных судеб. Но однажды кто-то, устав молчать, начинает действовать – и тогда события катятся, словно рухнувший с горы смертоносный камень…

Джон Кеннеди Тул

Современная русская и зарубежная проза
На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось
На затравку: моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось

Чак Паланик. Суперпопулярный романист, составитель многих сборников, преподаватель курсов писательского мастерства… Успех его дебютного романа «Бойцовский клуб» был поистине фееричным, а последующие работы лишь закрепили в сознании читателя его статус ярчайшей звезды контркультурной прозы.В новом сборнике Паланик проводит нас за кулисы своей писательской жизни и делится искусством рассказывания историй. Смесь мемуаров и прозрений, «На затравку» демонстрирует секреты того, что делает авторский текст по-настоящему мощным. Это любовное послание Паланика всем рассказчикам и читателям мира, а также продавцам книг и всем тем, кто занят в этом бизнесе. Несомненно, на наших глазах рождается новая классика!В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Чак Паланик

Литературоведение

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов
19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов

«19 мифов о популярных героях. Самые известные прототипы в истории книг и сериалов» – это книга о личностях, оставивших свой почти незаметный след в истории литературы. Почти незаметный, потому что под маской многих знакомых нам с книжных страниц героев скрываются настоящие исторические личности, действительно жившие когда-то люди, имена которых известны только литературоведам. На страницах этой книги вы познакомитесь с теми, кто вдохновил писателей прошлого на создание таких известных образов, как Шерлок Холмс, Миледи, Митрофанушка, Остап Бендер и многих других. Также вы узнаете, кто стал прообразом героев русских сказок и былин, и найдете ответ на вопрос, действительно ли Иван Царевич существовал на самом деле.Людмила Макагонова и Наталья Серёгина – авторы популярных исторических блогов «Коллекция заблуждений» и «История. Интересно!», а также авторы книги «Коллекция заблуждений. 20 самых неоднозначных личностей мировой истории».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Людмила Макагонова , Наталья Серёгина

Литературоведение
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука