На земле московской

Вот тут и смекай — далеко ли можно продвинуться с подобной репутацией!

Тревожась за участь сына, Григорий Петрович взял однажды и написал своему старому приятелю, завербовавшемуся до войны на Север. Письмо он послал почти наугад, — не знал точного адреса, к тому же сомневался, там ли сейчас его приятель?

На всякий случай Лунин сообщал про сына с профессией электрика, который не прочь бы поработать на Севере, но они, мол, не знают, как провернуть это дельце. Просил совета, помощи.

Приятель отозвался, и желаемое, при необходимых хлопотах, могло стать действительностью.

Теперь все зависело от Виктора: согласится ли он на предложение отца или не согласится?

Григорию Петровичу, хотя и жалко было расставаться с сыном, однако такая поездка представлялась выгодной: деньжонок можно подработать — будь здоров, а когда Виктор вернется обратно, — пожалуйста, поступай на завод, — все дурные разговоры забудутся!

Виктор выслушал отца, не перебивая. Только сейчас, когда между ними было оказано вслух, как повредил ему в общественном мнении случаи с Ниной, — Виктор взволнованно залепетал:

— Сам все вижу и напрасно, батя, хорохорился тут перед тобой о какой-то там династии. Не простили и пока не простят. Черт с ними! Я рад, что ты мне указываешь хороший выход!

Валентина Степановна, жалуясь на боль в пояснице, лежала в постели, — плохая она была собеседница в таких разговорах и никак не могла взять в толк, чему радовались муж с Витей. Да и нехорошо, совестно перед людьми столь ревностно радеть о своем благополучии, когда в других семьях каждый кусочек хлеба на учете, а по почте нежданно приходят похоронные!

В городке тишина, низенькие домики по пояс в сугробах, замороженные до первых оттепелей окна, занавешенные изнутри одеялами, тускло поблескивают. Трещит мороз на чердаках стропилами, летят над землей короткие дни и затяжные ночи. Слышно, как за стеной охает Аграфена Егоровна, тоненьким голоском плачет заболевшая корью Наденька.

Глава 18

За те сорок шесть дней, которые Нина пролежала в госпитале, ей довелось много передумать.

Сначала ее приводила в панический ужас мысль о том, как она будет жить калекой, да и стоит ли? Со дня на день она откладывала свое свидание с Виктором Луниным. Ее все время мучили дурные предчувствия, она боялась этой встречи, потому что в зависимость от нее ставила и свое будущее.

Потом Нина и сама не понимала, отчего так легко перенесла внезапное, обидное охлаждение своего бывшего жениха. То ли потому, что любовь к Виктору, как уверяла Екатерина, была всего лишь «очередным приступом легкомыслия»? Приступ миновал, и легко вздохнулось.

А тут еще Данила неотступно был рядом и вел себя так, будто ничего не помнил, ничего не знал о том, что заводская молва называла ее «романом с Луниным».

При всей своей занятости он ухитрялся почти ежедневно навещать Нину.

Просыпаясь по утрам, она начинала представлять, как откроется дверь и появится его высокая фигура в белом халате, а впалые щеки тотчас зарозовеют, едва он встретится с ее взглядом. Он любил ее по-прежнему, а может быть, сильнее, она чувствовала это и радовалась и была ему благодарна.

Затем пришли сомнения: достойна ли она любви Данилы после того, как чуть-чуть не вышла замуж за другого?

Иногда Данила заставал ее грустной, с незнакомой, слабо намечающейся морщинкой между бровями, — тревожился, боялся выспрашивать, что тому причиной. Вероятно — Виктор Лунин, его странное поведение…

Усилием воли Седов принуждал себя не думать о Лунине, во всяком случае теперь, как о сопернике. Не слепая же она, должна понять и возненавидеть его. Нет, даже не это! Просто стать равнодушной: было и больше ничего нет.

— Катя, Катя, возможно так или невозможно? — однажды, не вытерпев, признавшись, что угнетает его, спросил он у своего друга.

— Все будет хорошо, Данила, все, — ответила Катя.

С утроенной энергией он бросился в хлопоты, связанные с приездом Нины.

Дома Нину ожидал накрытый стол, вокруг которого суетилась Катя, и была жарко истоплена печь.

— Один товарищ проявил чудеса изворотливости и набил наш сарай до верху обрезками с дровяного склада, — оживленно сообщила Катя.

Нина оглядела комнату: на окне вместо одеяла маскировочная штора из плотной бумаги, а на ее тумбочке у кровати в бутылке из-под молока, несколько веточек тополя, поставленных для нее Данилой.

— Располагайся, Ниночка, будь, как дома, — пошутил он, — а мне нужно в цех. Вечерком, если позволите, загляну!

— Ну что, каково настроение, Ниночка? — спросила Катя у подружки, когда они остались вдвоем.

Нина виновато улыбнулась:

— Сама не разберусь, какое… Выходит, если б не трагедия, то совершила бы непоправимую ошибку в жизни!

И вдруг, закрыв лицо руками, проговорила:

— Да уж любит ли он меня, Катя?

— Любит, очень любит. Он спит и видит тебя, — весело ответила Катя. — Счастливая ты, как я посмотрю, какого парня покорила!

Нина неожиданно всхлипнула, склонившись головой на стол.

— Вот тебе раз!

Катя встала, подошла к ней и погладила ее золотистый затылок.