На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Подумав немного, я решил дойти до него: чем черт не шутит, быть может, Успенский не заметил ключа и прошел дальше, тем более что ему было дано твердое задание подняться вверх по Аян-Юряху до первого правого ключа, длина которого будет не менее 15 километров, и там остановиться. До этого же места с правой стороны притоков не было.

Пройдя эти три километра, я вышел на широкое заболоченное пространство в устьевой части ключа, но никаких следов Успенского не обнаружил. Надо было возвращаться. Стало немного грустно при мысли, что предстоит долгий голодный путь назад. Утром мы напились чаю, а уходя из лагеря, я только слегка закусил в надежде основательно поесть у Успенского на устье ключа — долго ли пройти каких-нибудь пять километров. Подтянув потуже ремень и напившись воды, я отправился в обратный путь.

Солнце давно уже закатилось, и только на западе, постепенно тускнея, раскаленными углями тлели края багрово-темных облаков. Часы показывали одиннадцать, но идти можно было свободно, так как белые ночи еще не кончились. Я быстро шагал по галечным отмелям Аян-Юряха, русло которого было разбито на многочисленные мелкие протоки. Не верилось как-то, что эта маленькая речушка есть не что иное, как один из истоков могучей Колымы.

Ночь была теплая, какая-то душная. Комары с назойливым завыванием тучей неслись за мной, нещадно кусая руки. Время тянулось томительно медленно. Чертовски, хотелось есть, а до лагеря было еще далеко.

Вдруг на обширной, покрытой травой полянке я увидел Карьку — одного из наших коней, которые отправились в маршрут с Успенским, Других коней, однако, нигде не было видно. Карька мирно пасся, и я, с одной стороны, был рад добраться до своих, а с другой — досадовал на Успенского за его нерасторопность.

Когда до Карьки осталось шагов тридцать, я невольно обратил внимание на его странные движения: он как-то неуклюже продвигался вперед, тыкаясь головой из стороны в сторону. Подойдя к какой-то коряжине, он вдруг встал на задние ноги, а передними начал трясти корень коряжины. Лошадиный облик сразу исчез, и «Карька» превратился в огромного медведя, который, не замечая меня, занимался своими медвежьими делами. Стоял он ко мне боком, и стрелять в него было-бы чудесно, но увы, ружья у меня не было, а жалкий нож, висевший у пояса, отнюдь не годился даже для защиты от возможной медвежьей агрессии. А посему без долгих размышлений я решил благоразумно ретироваться, не выдавая своего присутствия.

Ретирада совершилась благополучно, хотя и сопровождалась немым диалогом. Одна часть моего «я» беззвучно, но внушительно беседовала с другой. «Ага, голубчик, сдрейфил, — говорила она. — Почему ты не крикнул или не засвистал, чтобы обратить медведя в бегство?» «Да, — оправдывалась вторая, — закричи, а он вдруг бросится на тебя, что ты тогда будешь делать?» И вторая часть опасливо оглядывалась назад. «Эх ты, трусишка, — укорливо ворчала первая, — ведь у тебя есть нож. Вернись, посмотри еще разок на медведя». «Ну тебя к черту, — раздраженно отвечала вторая, уторапливая шаг, — с тобой, брат, в два счета втяпаешься в такую историю, что придется калекой ходить. Мало, что ли, я из-за тебя разных невзгод перенес? Убирайся и не надоедай!» «Струсил, струсил, струсил!» — дразнилась первая. Однако вторая быстро шагала вперед, не обращая внимания на назойливые приставания первой, и вскоре я был уже далеко от места неожиданной встречи.

Не расставайся в тайге с ружьем, — говорит неписаное таежное правило. Несколько раз нарушал я его, и почти каждый раз мне приходилось горько сожалеть об этом. Как будто нарочно получалось, что именно тогда в поле исключительной доступности оказывалась дичь или зверь, которых обычно не приходится встречать, когда с тобой ружье.

Было уже далеко за полночь, когда, проходя мимо устья небольшого ручья, расположенного с левой стороны Аян-Юряха, я вдруг с изумлением увидел нашу палатку. Это, конечно, была полная случайность, своего рода лотерейный выигрыш: обнаружить в тайге свой передвижной дом, координаты которого тебе неизвестны.

Полотняная дверь палатки была плотно закрыта изнутри, Костер уже потух, и только легкая струйка синеватого, дымка вертикально ввинчивалась в теплый неподвижный воздух. Около палатки, сочно хрумкая и пофыркивая, паслись все три наши лошади. Отогнав комаров, я вошел в палатку. Там все спали крепчайшим сном. Можно себе представить, какой веселый разговор произошел у меня с Успенским, который принял левый приток Аян-Юряха за правый. Он шел вверх по Аян-Юряху, поэтому и остановился в ключе справа по ходу.

Встреча с Гавриловым. Новые планы

После вчерашнего перехода я, вероятно, долго спал бы, если бы не слишком ласковое солнце, которое так нагрело палатку, что пришлось проснуться раньше положенного времени.