На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

…Две недели назад в жаркий летний день небольшой опробовательский отряд продвигался по узкой таежной тропке вверх по Аян-Юряху. Люди размеренно шагали, спотыкаясь о многочисленные корни деревьев, узловато выпиравшие из-под мохового покрова. В воздухе колыхалась сплошная комариная завеса. Было нестерпимо душно. Шедший впереди промывальщик внезапно остановился. Перед ним на земле неподвижно лежал человек, одетый в грязные лохмотья. Человек был без сознания, и только судорожно вздымавшаяся грудь свидетельствовала о том, что он еще жив. Лицо его, густо заросшее рыжеватыми волосами, было прикрыто рваной сеткой. Человек изредка стонал. Истощен он был до невероятности, и если бы не случайная встреча с отрядом, то ему, вероятно, навсегда пришлось бы остаться на этом месте. У кого-то из рабочих в кармане случайно оказалось несколько сухарей. Приведенный в чувство, человек с жадностью съел их. После этого он с неимоверным трудом в течение чуть ли не пяти часов, поддерживаемый рабочими, преодолевал трехкилометровое расстояние до стана партии.

Сейчас он оправился и чувствует себя неплохо. По его словам, он бежал 8 мая из Магадана, где отбывал в лагере наказание за подделку денежных документов. Сам он бывший студент Ногинского электротехнического техникума. Срок заключения ему определен в три года, из них он уже два с половиной отсидел. На побег его подбил один из земляков, работавший кладовщиком в лагерном ларьке. Продуктами они были обеспечены примерно на месяц и надеялись, что к этому сроку успеют добраться до Якутска — обетованной земли, куда стремятся все беглецы из колымских лагерей. Во время перехода через какую-то речку он упал и сильно вымок. Выбравшись на берег, стал обсушиваться у костра, а в это время его товарищ потихоньку ушел, оставив его одного. Поскольку большая часть продуктов находилась у спутника, он вскоре начал голодать, но все же шел вперед, не теряя надежды выйти к жилью. В конце концов он добрался до брошенного поселка какой-то партии. Это оказалась база геолога Одинца, года два тому назад работавшего в верхнем течении Индигирки. В качестве вещественного доказательства он показал исписанную страничку из тетради, найденную им на базе. Она содержала начало описания геологического маршрута. Последние полмесяца он питался исключительно грибами, кореньями да прошлогодними ягодами, потеряв всякую ориентировку и пробираясь по тропе в надежде встретиться с людьми. Звать его Алексей, фамилия Соловьев, 1911 года рождения.

Я присмотрелся к беглецу. Внешне он производил неплохое впечатление. За время пребывания у Гаврилова он несколько подкормился, посвежел и, чисто выбритый и прилично одетый, выглядел парнем хоть куда.

Появление в лагере беглеца заставило Гаврилова выделить двух человек для неусыпного наблюдения за ним. Дальнейшая судьба его оставалась неясной. Отправить его в Оймякон, за 120 километров, или в Оротук, почти за 200 километров, с выделением транспорта и людей для его доставки в разгар полевых работ было для партии непосильной задачей.

Оставался еще один выход — оставить его в партии и приспособить к работе, тем более что он сам усиленно просил об этом. Однако Гаврилов боялся, что беглец может сбежать, захватив все необходимое, включая лошадей, с гем чтобы еще раз попытаться добраться до Якутска. Гаврилов колебался и никак не мог принять окончательного решения.

Неудачный маршрут

В ожидании Гаврилова я решил провести маршрут в сторону большого ключа, который, согласно нашей карте-схеме, находился километрах в пяти выше Кону-Юряха и впадал в Аян-Юрях (впоследствии выяснилось, что это был ключ Бячела). Успенский вместе с Кулешом должен был направиться туда с утра и, поставив палатку в устьевой части ключа, приступить к его опробованию.

Кривошапкин завьючил трех лошадей, и маленький отряд отправился в путь.

Я задержался на базе: нужно было обстоятельно ознакомиться с материалами Дронова, чтобы составить себе более или менее отчетливое представление о положении дел в партии. Освободился я только во второй половине дня и, не теряя времени, быстро зашагал вверх по долине Аян-Юряха.

Свое ружье я отдал Успенскому: по словам Дронова, в этом районе зверя и дичи очень мало. Вряд ли можно было встретить какую-нибудь живность на пятикилометровом расстоянии до ключа, тем более что до меня по этому пути пройдет Успенский.

Ключ оказался не в 5, а в 18 километрах от лагеря, и до его устья я добрался только к семи часам вечера. Палатки на устье не оказалось. Я внимательно осмотрелся. Долина ключа, расположенная среди низких, покрытых лесом сопок, выражена не отчетливо, а его русло в устьевой части безводно, так как вся вода уходит в нагромождение галечника. Поэтому ключ можно было пройти, не заметив его.

Километрах в трех выше, на той же правой стороне, виднелась отчетливо выраженная долина какого-то большого притока Аян-Юряха.