На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

Так или иначе, а на вершину перевала мы все-таки взобрались. Однако это была только часть задачи. Предстоял еще спуск, который был не менее крут, чем подъем. Спускаться на оленях нечего было и думать: от нарт ничего бы не осталось, кроме груды развалин.

Пришлось пристраивать тормоза из веревок, обвязывая ими полозья нарт, и спускать на руках каждую нарту в отдельности. Это заняло не меньше времени, чем сам подъем, и когда мы благополучно закончили спуск, изувечив всего лишь одну нарту, уже вплотную надвинулся вечер. Долина маленького ключика Спешного вывела нас к Мяундже, где мы и остановились на ночлег, проделав за пятнадцатичасовой рабочий день каких-нибудь 5–6 километров.

На следующий день мы отправились дальше, постепенно спускаясь по долине Мяунджи. Как приятно было ехать по знакомым местам, с которыми связано столько воспоминаний! Каждый изгиб реки, каждая мало-мальски заметная сопка приветливо смотрят на тебя, вызывая в памяти яркие картины недавнего прошлого.

Скоро мы доехали до устья ключа Топкого. От основного транспорта, который медленно проследовал дальше, отделилась небольшая группа оленей, нарт и людей. Успенский со своим отрядом оставался весновать в долине этого ключа.

Я решил на несколько часов задержаться у него. Мы готовили небольшой сюрприз для руководства Дальстроя, которое не хотело всерьез верить в эмтыгейское золото.

Затаив обиду и не говоря никому ни слова, мы с Успенским решили во время весновки провести небольшую разведку на одном из наиболее надежных, с нашей точки зрения, ключей, подсчитать запасы и с конкретными цифрами в руках доказать маловерам, что Эмтыгей тоже «не лыком шит». Выбирали мы для этой цели ключ Топкий.

Проехав километра два вверх по его долине, мы подыскали место для лагеря, около которого наметили две разведочные линии на расстоянии 1200 метров одна от другой — общий стандарт того времени для поисковых линий.

На прощание я еще раз просил Успенского по мере сил и возможностей воздерживаться от пагубной страсти к спиртному, которая время от времени с непостижимой силой овладевала им. Алексей Николаевич проникновенным голосом дал торжественное обещание не поддаваться соблазну. Мы тепло попрощались, расцеловались, и я на порожних нартах быстро добрался до нашего каравана, который остановился на ночлег километрах в пятнадцати ниже по Мяундже.

Приезд. Шаги в неизвестность

15 апреля мы наконец вступили в пределы аркагаликской депрессии. Перед нами открылась обширная низменность, густо поросшая тальником. Здесь, в месте слияния Аркагалы и Мяунджи, берет свое начало Эмтыгей. Мы были почти у цели. До места весновки оставалось каких-нибудь 18–20 километров.

Стоял чудесный весенний день: яркое солнце, голубое небо, ослепительно сверкающий снег и легкий морозец на двадцать с лишним градусов.

Наше неожиданное прибытие вызвало переполох среди местного пернатого населения, и Эмтыгей встретил нас неистовым куропаточьим клекотом. Сотни, если не тысячи, этих симпатичных представителей отряда куриных с тревожными криками смотрели на наш караван из густых зарослей. Наши охотники, вспахивая коленями глубокий рыхлый снег, проваливаясь в скрытые наледи и путаясь среди коряг и кустов, тщетно старались приблизиться к ним на расстояние ружейного выстрела.

Ах, как мудры амтыгейские куропатки! В отличие от своих среднеканских, дебинских и прочих сородичей они необыкновенно осторожны и стремглав улепетывают, как только завидят охотника. Десятки добровольцев-наблюдателей, сидя на вершинах деревьев, зорко следят за приближением неприятеля, беспрерывно сигнализируя о его дислокациях. Внимая их сигналам, основная масса куропаточьего населения в стройном порядке заблаговременно эвакуируется в безопасные места.

Напрасно охотники, барахтаясь по пояс в глубоком снегу, стараются подобраться поближе и снять наблюдателя. Последний с резким раскатистым криком, похожим на насмешливый хохот, снимается со своего наблюдательного пункта задолго до того, как охотник приложит к плечу ружейное ложе. И вот он вновь сидит, но уже на другом дереве, на безопасном расстоянии.

Конечно, среди бдительного куропаточьего племени встречаются и раззявы, которые, несмотря на превосходно поставленную службу предупредительной информации, становятся нашими жертвами, однако их так мало, что они не в счет. Между тем до наступления весеннего перелета куропатки по существу будут для нас единственным источником свежего мяса. Глухарей здесь почти нет.

…Последний рывок — и мы въезжаем в узкую долину ключа Знатного. Осенью прошлого года он радушно принял трех оборванных бродяг с жалким двухдневным запасом продовольствия. А сейчас в его узкой долине сгрудилось около сотни нарт с мешками, ящиками и тюками, и на каждом из них бросается в глаза четко выведенная черной краской надпись: «Ключ Знатный» — название, которое получил семь месяцев назад маленький невзрачный ключик. Чем-то порадует он нас в этом году, он да и весь район в целом?