На золотых приисках

Только побыв в такой напряженной работе, можно по настоящему почувствовать радость отдыха. Выходишь из рва на поверхность, опускаешься на мягкую траву, закрываешь лицо платком от слепней, и весь отдаешься сладостному ощущению бездействия. Все уплывает, исчезает. Так лежишь минут десять.

И вдруг откуда-то издалека:

— Подымайся ребята!

Часов в одиннадцать — чай с черным хлебом. Впрочем, это называется черным хлебом где-то в городах, здесь же это самый вкусный, самый желанный пряник. Самый же высокосортный китайский чай не сравнится с этим таежным чаем с листиком со смородинного куста.

К шести часам силы вымотались до последней ниточки. Казалось, что от тела осталась одна лишь основа, связующее же вещество исчезло. Тело было слабо, но чувствовалось легко и бодро. Ведь сколько пота вышло и с ним всякого отработанного и ненужного организму вещества! А сколько смолистого воздуха было вобрано! Съеденный же хлеб был использован, конечно, с наивысшей производительностью.

— Как дела? — спрашиваю по дороге Трофима Гавриловича.

— Нельзя еще ничего сказать. Посмотрим, что будет завтра.

На другой день продолжалась та же работ На третий день то же. Пласт не нащупывался. Петр Иванович начинал нервничать. Щипал бородку, украдкою подавлял вздох. Рабочие про себя невесело и недобро посмеивались.

— Кабы не то, что хороший он человек, давно ушел бы от него, — выразил общее настроение Никита;

Вечером снова было совещание. Решили еще завтра поискать. Петр Иванович полагал, что пласт мог остаться между рвами, которые были проведены один параллельно другому на довольно значительном расстоянии. Чтобы не дать пласту ускользнуть, Петр Иванович распорядился бить между рвами шурфы и дудки.

Шурф — более или менее глубокая яма. Дудка — цилиндрическое, узкое, только бы можно было кое-как работать человеку, углубление. Преимущество дудки — быстрота, с которою опытный рабочий может опускаться вниз.

Шурф и дудка относятся к так называемым шахтообразным выработкам, т.-е. имеющим направление книзу. Шахта является дальнейшим развитием шурфа и дудки.

Напротив, проводившиеся нами рвы относятся к штольнообразным выработкам. Дальнейшим развитием рва является штольна, т.-е. горизонтальный подземный ход по пустой (не содержащей руды) породе и штрек, т.-е. ход по содержащей руду породе. 

Вход в шахту

Весь день с большим упорством били шурфы и дудки. Проба за пробой ничего не давала.

К вечеру всем стало ясно: разведка не удалась.

Измученные и хмурые возвращались па стан.

Едва поужинали — приходит татарин.

— Мне расчет.

Адрианов подсчитал забор из «склада» — муки, сахара, ситца и выдал деньги.

За татарином пришли Макся с Гришей.

— Нам расчет.

Затем взяли расчет и все остальные рабочие, кроме Никиты и Матвея.

— Я от Петра Ивановича никуда не пойду,—заявил он Трофиму Гавриловичу.

Утром расчитавшиеся были готовы в путь. Сапоги от густой смазки дегтем сверкали, как лакированные, широко растопыривались плисовые шаровары, и кумач горел как огонь. В котомках было снятое тряпье.

За татарином шла Иринка. Скрылись за поворотом тропки, и на стане стало тихо и печально.

* *

Мне было поручено привести в порядок «склад», т.-е. чулан, в котором были свалены в кучу нужные и ненужные вещи. Здесь хранились жалкие остатки муки, чая и сахара, кожа, железный товар и другая мелочь. Я классифицировал эту свалку, выгребая вон ненужное к мусору, и составлял опись.

Дверь чулана выходит в сени. В сени же была открыта дверь из помещения Петра Ивановича — иначе мне было бы темно работать.

Петр Иванович сидел, склонившись над планами и картою местности. Он, казалось, внимательно их рассматривал, но я заметил, что лежавший перед ним план лежал к нему «вверх ногами». Человек, который во что бы-то ни стало скрывает свое угнетение.

Лай собак известил о приходе кого-то чужого.

Действительно, скоро к Петру Ивановичу в помещение вошел пожилой человек, по виду золотничник, т.-е. работающий на чужом прииске за известную долю намытого золота.

Поздоровался, сел на табурет.

— Что скажешь хорошего, Семен?— обернулся к нему Петр Иванович.

— Закурить можно?

— Конечно.

Семен набил трубку, раскурил ее.

— Золото знаю, Петр Иванович.

Петр Иванович повернулся на табурете.

— Шпана вы все с вашим золотом. Довольно морочили. Никуда не пойду и ничего не буду смотреть.

Встал с сердцем с табурета, прошелся по комнате.

— И, небось, богатое? — язвительно спросил Петр Иванович.

Семен повел бровями.

— Как знать... Всяко бывает... Во только золото верное. Я кого другого, а тебя не стану обманывать.

— Так что ж ты не идешь к Иваницкому, к Родюнову — у них миллионы, есть на что дело начать, а у меня — знаешь — ничего нет.

Семен замотал головой.

— К ним ни за что не пойду. Они что? Рупь бросят. А ты, знаю, не обидишь.

Петр Иванович усмехнулся и зашагал в задумчивости по комнате. Сколько раз он хватался за эту соломинку, шел за таким «знающим место», копался, пробовал, терял время, платил за «открытие секрета» и — ничего не находил. Лишнее волнение, лишняя неудача, липший седой волос.

— Нет, не пойду, Семен, надоело за вами таскаться.