Nabat_1

До рождественской беседы с президентом ему удавалось ос­таваться в тени, предлагать другим бродить по лабиринтам.

«Пускай погибну я, но прежде...» — настойчиво проси­лась наружу популярная ария. — Ну вот еще!» — затушевал ее Судских.

Он считал себя реалистом, притом очень и очень разумным.

Вторая генеральская звезда, упавшая сверху на его плечи, была явно из метеорного потока. Не обжечься бы.

1 — 5

Морда у чудища была невероятно мерзкая, а зловонное дыхание из пасти заполнило округу. Все, деваться некуда в тесной келье, наступал час неминуемой расплаты, и отец Ануфрий, исторгнув стон, повалился на каменный пол.

Он с трудом открыл глаза и действительно обнаружил себя лежащим на полу. Нутро раздирала изжога, дико ломило за­тылок, тело налито свинцом. Ночные возлияния даром не ми­нули.

«Господи, спаси! — взывал он. — Зачем ты повелел со­держать церковным вино кагор, а не чистую «хлебную»? Гос­поди, от нее рассудок светлеет и желудок прочищается! О горе мне, падшему столь низко! Муки мои первородные! И муки эти за три бутылки «Чумая»? Не прав ты, единый и святый!»

Еще, правда, с протодиаконом Алексием пробавлялись ли­кером, было... Потом кто-то из братии портвишком пособил...

«А в шестом часу, — припоминал Ануфрий, — мснзульку ОНИрнтуса заглотнул под огурчик... Заутреню творил сам, не упомнить как, из последних возможностей, а обедню просил вести протоиерея Никодима... В трапезную не ходил, а в келье пил бездыханно».

— Ох, тяжко мне, тяжко! — прорезался голос у архиман­дрита Ануфрия. Мутилось перед глазами, мутило внутри.

«Келарь, пес смердящий, знает, каково мне, а укрылся не­ведомо, никогда не поспособствует!»

Надежда хоть как-то похмелиться растворилась послед­ним лучиком надежды. Ануфрий страдал в одиночку, при- чывая заунывно:

— Господи, пособи, яви чудо!

— Отче Ануфрий! — заглянуло чудо в келью архиман­дрита головой послушника. — Видеть вас желают у врат монастыря.

— А кто? — унял боли и насторожился Ануфрий: неужто владыке уже снаушничали о его непотребстве в святую ночь?

— Важный кто-то, сказывает, генерал, — вытянул вверх указующий перст монах.

— Час от часу не легче! — добрался до жесткого полу­креслица Ануфрий, кое-как разместил там телеса. — Веди сюда! Сил нет...

Пока он размышлял круто о неведомом генерале, боли, словно родичи его кровные, подобрались внутри и замерли.

— С Рождеством Христовым, отец Ануфрий! — привет­ствовал настоятеля высокий мужчина в штатном добротном пальто. Шарф из ангоры струился поверх ворота, ботинки чищены и кожей справны, и ликом вошедший был приятен. Ануфрий нашел силы улыбнуться:

— Воистину, сын мой! Да прибудет и с тобой Иисус наш сладчайший, принявший за нас муки адовы. — Он щедро осыпал крестами пришедшего, а глаза Ануфрия угадывали, какое же чудо явилось с этим незнакомцем. — С тем и жи- вем-можем...

Гость принялся снимать пальто, оглядываясь. Ануфрий звякнул в колоколец. Тотчас появился прежний монашек.

— Прими одежи, — распорядился Ануфрий. Дождался, пока монашек развесил одежду гостя на крюках в стенной нише, поклонился и следом исчез. — Присаживайтесь сюда... У нас удобства малые... Какие труды привели высокого гос­тя в скромную обитель и... кто будем? — спрашивал он с придыханием.

— Генерал Судских из органов, — представился гость, и архимандрит надолго закашлялся до свекольного цвета, до синевы так, что гостю пришлось зело хлопать его по спине.

— Отец Ануфрий! — взывал он, охаживая настоятеля вдоль желейно загустевшего позвоночника. — Не велика пе­чаль, я душу вам облегчить приехал!

— Чем? — не очень уразумел Ануфрий.

— Вот! — воскликнул гость.

Архимандрит глянул сквозь пелену на глазах, и — пре­святая Богородица! — в генеральской длани девственно сия­ла ангельским тихим светом полулитровая бутылочка «Кристалла» московского розлива.

— Божья благодать, излейся! — завопил Ануфрий, поза­быв о причинах своих болезней, о братьях за дверями: да гори оно все ярким спиртовым пламенем, дальше другого мо­настыря не сошлют! — Давай, брат мой подневольный, аки я, возлечимся быстро! Сей же час велю закусочки сгоношить... Спрячь на мгновение чудо сие. Брат Сильвестр! Брат Силь­вестр! — заорал он, замолотил в колоколец, однако с появле­нием послушника возобладал собой и елейно испросил: — А принеси-ка нам, брат Сильвестр, какой-никакой пищи. Ре­дечки тертой, может, косточкой разживешься, видишь, гость высокий у меня и с дороги, притомился, но особливо огурчи­ков и капустки квашенной с клюковкой, что у келаря в синей кадушке, да яблочков моченых присовокупь, а еще, еще... — распалялся, предвкушая малый праздник Ануфрий, — арбу- зиков бы солененьких! Поспешай с Богом, брат Сильвестр, не мори голодом гостя нашего, а келарю вели не кочевря­житься, бо гость наш не случаен, — и перекрестил спину уходящего монаха.

— А не совращу ли я вас, отец Ануфрий? — вопросил гость с мягкой, без ехидства улыбкой.