Набат 1

Гречаный и Смольников впервые встречались с Луцевичем не на журнальной обложке. Смольников воспринял гостя с вежливым спокойствием, он ничему не удивлялся, а у Гречаного загорелся глаз: с таким напарником не грех прошерстить кое-что, кое-где и не кое-как. Он сам понимал толк в искусном и не принимал искусственного — ни дружбы, ни презервативов, а с одногодком-профессором хотелось общаться с вожделением, он и руки протянул к нему, как тянутся они к запотевшей от холода бутылочке пива и росинки прохлады на боках желаннее всех драгоценностей мира. Кто не ценит прекрасного в любых радостях, зря жил, кто не просыпался в тягости, не поймет.

— Bот это красавец! — обнял Луцевича Гречаный. — Белокурая бестия, настоящий ариец!

— Малость полинялая, — обезоруживал улыбкой Луцевич.

Перезнакомились по-простому, без экивоков.

— Ленечка, приготовь за встречу. Чего? — вопросительный взгляд на Луцевича.

— «Тайную вечерю», — ответил профессор, оценив внушительный арсенал вдоль стены. Луцевич понаблюдал, как с достоинством взялся Смольников готовить выпивку. Уважительность он заработал отсутствием вопросов. Гречаный же не удержался:

— Леня, друг ситный, что это за смесь?

— Кагор, немного спирта и крекер. Опреснок, так сказать.

— Вот так я попал! — вытянулось лицо Гречаного. — Нет уж, на «тайные вечери» я не ходок, мне водочки или джина, — замотал он отрицательно головой.

— Говорю тебе, прежде нежели пропоет петух трижды, отречешься от меня, — насмешливо процитировал Луцевич.

— От тебя — нет, а от кагора сразу. Олег Викентьевич, выпутай меня из дурацкого положения.

— Без проблем, — ответил Луцевич и прошел за стойку. — Я все же кагорчиком причащусь, а вам «казачка» сделаю. Джин, ложечка лимонного сока и перчик. Леонид Матвеевич, у нас есть перчик?

— Вот, — раздобыл из-под стойки стручок перца Смольников. — Модный нынче коктейль, все приготовлено. Кайенский.

— Мой напиток, — облегченно вздохнул Гречаный. — Горилка бродвейская!

Разговор завязался после первого глотка. Луцевич был готов.

— Случай особый, как и сама личность. Я оперировал его, но тогда нельзя было извлекать пулю из-под черепа. Может быть, поэтому у него не просто коматозное состояние, это состояние самой души больного. Он попал на стремнину российского половодья безгреховным, оттого и неподготовленным. Можете верить мне, у генерала Судских синдром Лазаря или болезнь Ильи Ильича. Лазарь был наиболее любимым Христом, на тайной вечере он возлежал на его груди. Если помните, после воскрешения в Вифании он стал его учеником. Судьба Лазаря глубоко таинственна и несравнима с судьбами прочих апостолов. Он стал провозвестником мистерии Голгофы и возвестил человечеству тайну нового пришествия Христа. Он — крестнесущий. Наиболее близок русским его прообраз, Илья Муромец. Как помните, до тридцати лет он маялся ногами, не ходил из-за паралича, а болезни эти были ниспосланы ему не за грехи родителей, рода или самой Руси, а ради сохранения сил для грядущих битв во славу Руси, освобождения ее от непротивления злу. Народ русский не противился царям, вождям, и сейчас он на пороге истинного обновления, очищения души от скверны. Примерно в таком положении находится и Судских. Как мне кажется, час его пробуждения не наступил, но близок. Вмешательство скальпеля ничего не даст. Не тот случай.

— А как скоро наступит пробуждение? — нетерпеливо спросил Гречаный. — Проснись он, и многие наши проблемы отпадут, как эта самая скверна.

— Семен Артемович, вы зря уповаете на пробуждение Судских. Он может вернуться абсолютно другим человеком. Станет, например, замкнутым, отчужденным, мир привычных ценностей обретет для него иное содержание. Случиться может все. — Он усмехнулся после этих слов. — Я внимательно следил за ходом Ассамблеи, и ваша речь свидетельствует о том, что вы самостоятельно очищаетесь от скверны. Вечная надежда русских на чудо рождает терпение, но не импульс к свершению чуда рождает терпение. Сейчас наконец что-то меняется в их сознании.

— Вашими устами да мед пить, — сказал, прихлебнув из своего стакана, Гречаный. — Бодрящий напиток. — И без перехода: — Так вот, хотелось бы просить вас приехать на Родину, посмотреть, как оно там, а заодно обследовать Игоря Петровича. Он уже подавал признаки пробуждения, однажды заговорил даже, так медсестра-вертихвостка проворонила.

— А, Женечка, — понимающе усмехнулся Луцевич. — Помню…

Гречаный пропустил последнее мимо ушей.

— Как вы относитесь к предложению?

— В общем-то положительно.

— Дорогу, расходы, гонорар оплатим, — поспешил заверить Гречаный. — По высшей ставке.

— Семен Артемович, обижаете, — как ребенок засмущался профессор. — Я нынче как магараджа существую.

Смольников проницательно взглянул на Луцевича и оценил, какое значение он вкладывает в слово «существую».

— Тогда милости просим, — с поклоном сказал Гречаный.

— Где-то в июне-июле. Через месяц то есть. Пожертвую Канарами.

— Спасибо, Олег Викентьевич, — поблагодарил Гречаный, не выторговывая ближних сроков. Он провожал гостя с сожалением.