Набат-3

Кому нимба не хочется! Только тому, кто его уже но­сил. Дело оставалось за малым: кому проводить опера­цию? Из нейрохирургов, демиургов cboci-oдела, Толмачев знал только Луцевича из Центра Бронштейна. Броня рев­ниво оберегал свое светило, и сам Луцевич наотрез отка­зал Толмачеву. «Если только тебе лоботомию делать, — поправился он, — а для чего другого — на пушечный вы­стрел к твоему заведению не подойду». Пришлось нредло- жми» участие и афере профессору Канону in обычных ш тулоианпы.ч дочбоебов. Снос профессорство козлоногий Венька Напои ^работал стараниями папаши, академика из сталинских времен. Тупой оказался отпрыск и нику­дышный. «Ладно, — решил Толмаче», — не меня резать будут». И доверил козлоногому козлоОородого. Ну впрямь по теории видов Дарвина! Все должно получиться!

Везет же придуркам! Напрочь в точку попал Толмачев! Оказалось вообще в самую точку попал: Свиньки и Пано­вы жили соседями в Пионерском переулке на Патриар­ших и оба однажды выезжали в турпоездку за бугор. Вень­ка Панов хоть и тупой, да на острую шпагу умел первых красавиц насаживать, а Федька Свинько у задрипанных свистушек ео слезами вымаливая палчонку. Венька зап­росто приголубил гидессу-немку, собирался приголубить повторно, а тут Федька принялся под дверью блеять, что ему очень надо и сто пало пожалеть, что он будущий ко­рифей наук, а Ленин велел делиться. Панов Свинько не простил занудства и элементарно физиономию начистил после второго испорченного захода, а Свинько по возвра­щении отписан в органы о недостойном поведении Пано­ва. В студентах Панов Свинько не отомстил, а тут случай сам представился. Покопаться в голове? Да хоть в задни­це! У Свинько? -За милую душу!

Панов хоть мало-мальски смыслил в тонкостях, но в головешке Свинько покопался упорно, нашел-таки шиш­ковидный отросток и стимулировал сто. как наставлял Тол­мачев. Пока черепок склеивали заново, пока суть да дело, козлобородый вел себя прилично. Поместили его в от­дельную палату, куда вхожи были сугубо Толмачев и стар­шая медсестра Сичкина. Послеоперационный период за­канчивайся нормально, швы Толмачев снял, а Свинько продолжал загадочно улыбаться. И ни звука.