Набат 3

Никто. Само выросло. Вместе с деревом. Тысячелетия делали ствол сучковатым и кряжистым. Задубела кора от ветров и поветрий со всех сторон света, листья других пород то приживались, то облетали, удивляя окружающих: листья дубовые сыплются с ясеня… Ага? Только здесь наоборот — ствол русский оставался дубовым. Русскими желудями кормилось полмира, пытались сдирать дубовую кору и убедились в бесплодности затеи опасно, и ни к чему она в хозяйстве, а вот желудями кормились свиньи без разбору. И рубить сучковатый ствол опасно для здоровья… Хотя были попытки, были амбиции — Виват, император! Хайль, Гитлер! — на хрена это надо? Пока стоит дуб. не нарушается равновесие в природе и обмен веществ.

По поводу желудей и дубовых веников можно рассуждать много и долго, и даже Вавакин задумывался, о природе вещей на досуге, но так не хотелось вновь встречаться с Палачом, принадлежностью дубового ствола, с которым спела Вавакина общая судьба. Сам, кстати, напросился на знакомство. Но русский мафиози был. из песни слова не выкинешь, он предложил Вавакину встретиться. Увы, не откажешься. Место встречи — «Джаз-клуб», самое модное место молодежного досуга в центре столицы.

— Староват я для таких увеселений, — отнекивался Вавакин.

— Ничего, ничего, — весело увещевал Палач. — Поужинаем в «Доме дракона» на «Белорусской» и махнем на дискотеку в «Джаз-клуб». Надо вам проветриться.

Ужин как ужин, мало ли Вавакин поел вкусных вещей и китайских, и французских, всего не перечесть, но обжорка не была хобби Вавакина, а вот дискотека, куда он попал впервые, поразила его до самого копчика, настолько непонятное для него зрелище открылось перед ним.

«Джаз-клуб» начинался прямо под открытым небом, от стойки бара, где кучковались девицы всех калибров, модно разряженные юнцы и среднелетки постепеннее. Бар торговал бойко, горячительные напитки шли по высокой цене, три бармена не успевали обслуживать жаждущую публику. «Надо же, — дивился Вавакин, скромно притулясь за уголочком, — всякая шушера, — которая и вершков-то еще не нахваталась, а название коктейлей знает». Сам он скромно прихлебывал бурбон, предложенный Палачом.

Шушера была элитной. Девицы знали друг друга, обнимались при встрече, живо беседовали, независимо выкладывая за коктейль пару сотен рублей, а то и в валюте, знали они мужчин и парней здесь, и те, надо полагать, не единожды стали друг с другом родичами, «свояками» благодаря общительным девицам. Появлялись — здесь и другие личности, знаменитости, бомонд столицы, и Борис Михайлович объяснял Андрею Андреевичу, кто есть кто. Меньше про девиц — эти в основе своей были фотомоделями, манекенщицами или участвовали в подтанцовках у Киркорова ли, у Леонтьева, у прочих, кого коммерц-шоу вознесло до высот, оставляя безголосыми и бесталанными, по денежными. Этот элитион пучился в Джаз-клубе» шибче других. Приглядевшись, Вавакин узнал и расхристанном парне у стойки нанайца. то ли обкуренного, то ли в дым пьяного, с глазами кролика; узнал Вавакин и младшего Преснякова, кичевато разодетого и пошловато радостного, заглянувшего с толпой прихлебаев. Особо знаменитых комментировал Борис Михайлович: мелькал в толпе под открытым небом «голубой Пеня», обнимающий всех подряд, и «белый Зяма», кичащийся умопомрачительными мускулами, не было только «красного Зюгани», а так бы — все цвета российского флага, все как у людей. О тех, кто подходил к Борису Михайловичу чокнуться стаканчиками, он умалчивал. Так, знакомые ребята. Зато пальчики у «знакомых ребят» были всунуты в массивные дорогие перстни. Понимающий толк в камнях, Вавакин домысливал пены знакомства.

— А вот и ват знакомый. — сказал Борис Михайлович, наклонившись к самому уху Вавакина. Проследив направление его взгляда, Вавакин увидел Шурика. Двое парней вели Мотвийчука к стойке, и он озирался осоловевшими глазами, приклеенная улыбка будто взята напрокат с чужого лица.

— Нализался, никак? — спросил Вавакин.

— Сами сулите, — пожал плечами Борис Михайлович.

Парни притиснули Шурика к стойке, он сыпнул перед собой немного белого порошка и вынюхал ноздрей, зажимая другую. Бармены заволновались, сопровождающие исчезли. Появился страж порядка и повел без эмоций Мотвийчука к выходу. Глаза его еще больше помутнели, улыбка с чужою лица приклеилась крепче.

— Понял, — сказал Вавакин.

Не забудьте с ребятами рассчитаться, — напомнил Борис Михайлович. — Они позвонят.

Вавакин залпом выпил свой бурбон. Борис Михайлович щелкнул пальцами, и выпивку повторили. Не сказать, что Вавакин был расстроен, наоборот, причастность к веселящемуся люду заставила его залпом опорожнить и другой стаканчик, как бывает с теми, кто покончил с зудящей проблемой и желает расслабиться.

Третий бурбон Вавакин пил в нервозном возбуждении. — Пойду осмотрюсь, — оглянулся он на Бориса Михайловича.

— Надо, — поощрил тот. — Прогуляйтесь вниз, там еще веселее.