Набат 3

Народ оживился, приободрился в ожидании точного адреса. Мерзавчик побоку, есть вещи жизненно важные, как вдруг дверь отворилась и со страдальческой миной в номер впал грязный, измотанный Вавакин-оглы.

Батюшки! — всплеснул руками Шибский-кун. — С какого Беломорканала наше дитятко?

— Меня массы избили, — вынул комочек грязи из волосков Вавакин-оглы и зарыдал.

— Пафнутий, звони Забубенному, — осознал строгость момента каперанг. — Это самое его дело. И, уставившись на мерзавца Вавакина, произнес твердыми губами: — Рассказывай…

1 — 3

Про всех мерзавцев говорить утомительное дело, а уж кому нечего было делать в кортесах, так это депутату Забубенному. Не той масти был, не игровой. Откровенный и прямой, как древко знамени, ничего он себе не высидел на сессиях. От машины отказался, от почетной приставки к фамилии отбоярился, коллег не уважал за треп, они платили ему презрением, избирателей принимал у себя на кухне, и просители, привыкшие вымаливать свое законное но вельможным кабинетам, сами от Забубенного отказались. Что это за власть, у которой нищая гостинка вместо хором, на службу избранник добирается автобусом, вместе с ними толчется в очередях за хлебом и обезжиренным молоком? Когда Образцова мощным ртищем орет за хрупкую Чио-чио-сан о любви к проходимцу, обрюхатившему ее, этому верят, это искусство, а такому же, как они сами, люди не верят. Бесталанный, стало быть, нечего с таким связываться, а если умный, почему такой бедный?

Все относительно, а пить-есть вкусненького хочется всем. Даже в мечтаниях. А еще хочется зрелищ в натуре, гладиаторских поединков, где от тебя самого зависит — казнить или миловать, уравниваясь таким образом с сильными мира сего. Власть обязана быть вороватой, иначе не на кого злиться и спрашивать за свою нищету, совсем станет жизнь бесцветной и несносной.

Политика — вещь грязная. Честный человек, потолкавшись среди нечистоплотных, начинает пованивать сам. Однажды Осип Забубенный принюхался к себе и решил завязать с вонючим делом. Шибко от него стало посмердывать, люди шарахаться начали. Он сделал это открытие в автобусе. Такое случается в общественном транспорте, когда всем совсем невмоготу.

Приехал Забубенный домой, сел на кухоньке и запереживал крепко. Как быть? Если в цивилизованных странах гамлетовский вопрос решается методом просеивания всех «за» и «против», в Хамландии любые жизненные вопросы бытия разрешаются с возгласом: «Была не была!» В переводе с хамландского — «авось».

Забубенный окаменел умом, ожидая момента полной отрешенности. Тогда наступит момент отчуждения, и в петлю с последним светлым проблеском в серятине мозга: авось не насмерть повешусь, авось вынут вовремя, авось ангел слетит с неба с благой вестью в последний момент: «Вылазь, родимый, тут тебе Нобелевская премия вручена и чек на четыреста тысяч баксов, летим в Швецию…»

«За что? — медлил с принятием решения Забубенный. — Талантов у меня нет, языков не знаю, даже машину водить не умею… Но жалко ведь: совсем недавно в гальюне кафель настелил, горячую воду наконец дали… Вчера макарон купил, картошки, на месяц харчей хватит… Жалко, пропадут зазря».

И только к нему «была не была!» подъехала вплотную, крики за окном отвлекли: «Депутат в траншее! Настоящего депутата прихватили!» Жил Осип Забубенный, между прочим, в Свиблове. Кинулся он к форточке, выглянул, а там народ с пилами и вилами к траншее спешит, а там какие впереди еще путчи. А через неделю после 19 августа вызвали Забубенного в нарсуд по делу «О порче народного имущества на тридцать втором километре Волоколамского шоссе». От такого поворота событий Забубенный забубенел до забубения. Едва из лап подьячих вырвался, рванул в Белый дом. Внутрь прежняя милиция уже не пущает. Стал дозваниваться с пышными усами такому. Нулижды нуль. Кое-как его с помощником соединили. А он ему отвечает: «Вас в списках защитников Белого дома не стояло». «Может, меня в защитниках и не стояло, — возмутился Осип. — а кто на тридцать второй километр Волоколамскою шоссе выезжал? Меня сам с пышными усами такой посылал! Лично!» «А, вон вы кто… — отвечал помощник. — Народную технику призывали портить, а к чужой славе примазываетесь!» И короткие гудки.