Набат

Перед глазами Тасо пошли круги, но он сумел устоять на ногах, отдышался и вышел.

А в полдень кто-то пронесся по аулу с воплем.

— Пожар!

Люди высыпали из саклей.

— К кошарам!

Мигом тревога выплеснула народ за аул.

Когда прибежали к кошарам, то все было кончено.

Над голыми закопченными каменными стенами стоял едкий дым.

Не сразу увидели Тасо. Он лежал у стены лицом вниз. Его подняли: кожанка на груди обгорела, на щеке кровоточила глубокая ссадина…

Вечером в Цахкоме появился милиционер и увел с собой бригадира. Всем аулом провожали, а Дзаге на прощанье обнял его, чего до сих пор за ним не водилось.

— Рассказывайте, — коротко произнес Барбукаев и взялся за голову.

— Что?

— Ротозей.

Тасо в упор смотрел на секретаря.

— Вот… Товарищи! Свою безответственность не желает признать, — воскликнул Барбукаев.

Морщины разрезали лоб Тасо, губы сурово сжались.

— Тут кое-кто еще пытается защитить его! Есть предложение исключить Сандроева из рядов ВКП(б).

Сказав это, секретарь пристукнул кулаком по столу.

Ударило в затылке, как будто чем-то тяжелым, голова стала свинцовой, и Тасо подпер рукой подбородок.

Снова удар в затылок, теперь еще сильней.

— Зачем же спешить, не муку мелем, — проговорил заворг.

Тасо удивился, что не сразу заметил его, сидевшего в полутемном углу кабинета.

Заворг поднялся, скрестил пальцы на чуть впалой груди.

— Мы решаем судьбу коммуниста… Не понимаю…

Барбукаев поднял на него взгляд:

— Кошары сгорели! Ягнята под небом остались.

— Но Сандроев не поджигал кошары. Чабаны оставили костер…

— Садитесь! Члены бюро разберутся без вас.

— Понятно, — произнес заворг и сел.

Секретарь положил на стол руки и уперся взглядом в Сандроева.

— Вы знаете, где ваш сын?

— На фронте! — резко ответил Тасо. — Добровольцем ушел. Разве вы не слышали об этом? По-моему, вы лично пожимали ему руку.

— Нам стало известно другое.

Барбукаев зачем-то передвинул чернильницу:

— Помню, вы приходили в райком и сказали, что он пропал без вести. Так?

— Память у тебя хорошая. Если мой сын жив, то он воюет! — сказал резко Тасо, хлопнув по столу ладонью. — А к тебе я приходил как к товарищу.

Секретарь пристально рассматривал Тасо: «Долго же ты прикидывался честным человеком, а сам не смог вырастить из сына патриота. Проглядел. Разве это не предательство интересов Родины. И что, если бы все мы, коммунисты, были бы такими безответственными, как Тасо? Считай, Советская власть погибла бы… Других поучал, критиковал с пеной у рта».

— А у нас есть сведения, что Буту Сандроев бежал с фронта, — нарушил тягостное молчание Барбукаев, — и скрывается в горах.

У Тасо похолодело в груди, но растерянность скоро прошла, он поднялся со своего места и посмотрел на Барбукаева, как бы спрашивая: «Ну, а ты поверил этим сведениям?».

Встретились два взгляда: один — холодный, другой — вопрошающий.

— Он стал дезертиром.

Барбукаев шумно встал, отошел от окна, снова вернулся.

— Ах ты… — в гневе захлебнулся Тасо, сжав кулак — Клевета! Врете!

— Зачем же кричать на нас, — Барбукаев сразу повысил голос. — Это мы должны спросить, как вы, коммунист, воспитали такого сына? Он у вас трус! В первом же бою он бежал.

Расстегнул Тасо кожанку, и рука скользнула по бедру.

— Повезло тебе!

Тасо припечатал кулак к столу:

— Сидишь здесь, а там люди кровь проливают. Врагов выискиваешь не там, где надо.

— Прекратите болтовню!

Барбукаев порывисто вышел из-за стола:

— Вас для чего вызвали? Вы смеете еще обвинять нас?

— Стыдно мне… — устало произнес Тасо.

Прокурор многозначительно переглянулся с председателем райисполкома.

— С этого и надо было начинать! — Барбукаев самодовольно улыбнулся. — Коммунисты проверяются в трудную минуту, а не в демагогии.

— За бывшего товарища стыдно. Столько лет я верил ему, — Тасо направился к выходу. — А тебя… Презираю тебя, — вдруг обернулся он к секретарю райкома.

— Ох, доиграешься с огнем! — с нескрываемой угрозой в голосе проговорил Барбукаев.

— Партийный билет мне вручила партия, она и возьмет, если найдет виновным в чем-нибудь.

Тасо быстро приблизился к Барбукаеву:

— Партия, а не ты. Запомни!

Застегнул Тасо кожанку: «Никогда не откажусь от сына, не верю, чтобы предал меня, отца. Отдал бы я жизнь, только бы увидеть его своими глазами». Тасо посмотрел на прокурора, председателя райисполкома. Почему они не высказались?

— Конечно, за сына вы не отвечаете, — несколько смягчился Барбукаев. — Никто не собирается вас судить за него. Мы получили письмо…

— Кто?

Тасо взялся за спинку стула.

— Написал кто?

— Пока секрет.

— Ясно! — произнес с нажимом Тасо. — Эх вы…

— Прекратите! — закричал Барбукаев.

— Вот так! — не скрывал своего торжества Тасо.

Он всегда критиковал секретаря. И это ему теперь не пройдет даром. Ничего, вот не подтвердит обком решение бюро райкома, тогда он поговорит с Барбукаевым с глазу на глаз.

— Если окажется, что мой сын воюет или сложил честно голову, тогда как? — твердо сказал Тасо.

— Как бы там ни было, а доверие вы потеряли! Вдумайтесь только. А завтра сгорит аул? Вы не поджигали. Еще бы! Но вы прозевали, может быть, диверсию! Это факт, — Барбукаев развел руками: — Судить вас надо!