Здесь Серёжа не только топил печь, закупал и разгружал машины с дровами и углём, красил, клеил, латал, чинил примуса, при всём оставаясь нежно любящим отцом и мужем. Двери всегда были открыты для всех, кто любил наш старый, добрый, очень скромный дом. Праздником было еженедельное посещение бани. Здесь так катастрофически не хватало суток. Серёжа совмещал нормированный рабочий день в ЦНБ с почасовой преподавательской работой в пединституте. Здесь чтилась память Пушкина и Блока, Достоевского и Толстого, Булгакова и Пастернака вместе с друзьями за чашкой чая. Здесь в праздники не признавали водки. Это было неприличным для интеллигента, а смаковалось доброе вино. Здесь Серёжа получше всякого артиста читал монологи из «Сирано де Бержерака» в переводе В. Соловьёва. Здесь Нюма Ненайдох читал сонеты Шекспира или монолог «Быть или не быть…» от лица Гамлета, шизофреника, или старого еврея. И каждый раз мы силились понять, в каком варианте сам Нюма.
Уходя из нашего дома, друзья могли шутить: «У них опять обвалился потолок, родилось пятеро котят, но ничего, ещё живут».
Здесь дети не ложились спать без сказки, и чаще всего у изголовья был отец, пока я возилась на кухне. Здесь не было разницы между отцом и матерью. Когда Серёжа уезжал в короткую командировку, для детей и для меня это было трагедией, и мы провожали и встречали его со слезами. Но только в таком единстве мы могли выжить в те годы.
Самым любимым праздником был Новый год. Чистился, вымывался в четыре руки наш старенький дом, жарко топилась печь и огромная ель или сосна, а порой одновременно та и другая, украшались множеством игрушек, гирляндой. Серёжа очень любил дарить подарки. Сам являлся и друзьям, и детям Дедом Морозом (иногда в этом качестве подрабатывал на детских праздниках). И где бы мы с ним ни жили, в чужих квартирах, на далёкой Кубе, мы никогда не жили временно. Из года в год мы сохраняли традиции нашей семьи, праздники и гостеприимство. Варилась на Рождество кутья, пеклись к Пасхе куличи, красились яйца. Серёжа любил сам иногда приготовить борщ, жаркое или плов. «Творчество жизни – это тоже талант!» – повторял неоднократно он. Здесь новую прописку обрёл старинный рояль, а подрастающий сын исполнял первые свои роли в нашем домашнем кукольном театре.
Когда мы будем расставаться с нашим милым старым домом, маленькая Анечка лобиком прижмётся к холодному стеклу дверей и будет горько оплакивать брошеный, холодный, пустой дом. А наш кот Серко уже не бросится навстречу, а издали будет провожать грустным взглядом выезжающую нашу машину сквозь распахнутые настежь ворота. На всю жизнь дети запомнят крошечный дворик, с таким же крошечным садом, со старой большой, расколовшейся на две половины грушей, с кустами белой и лиловой сирени, зацветавшими в майские дни.
В этом доме Серёжа подготовил к печати свою первую книгу «А.Блок», которая была напечатана в Киеве в 1981 году. Но по неизвестным нам причинам книга не попала на прилавки магазинов, а была отправлена в бибколлектор. И только сотня экземпляров, собственноручно подаренная им друзьям и коллегам, обрела подлинного читателя.
С 1976 года Серёжа работает в университете на подготовительном факультете. Преподаёт русский как иностранный. К этой работе он никогда не относился формально. Неизменно верный русской литературе, он мыслит изучение языка иностранцами как словесность. Он против адаптированных художественных текстов. Работаете коллегами над созданием методических пособий, книг для чтения с художественными текстами и даже с анализом поэтической речи. Преподавательскую работу он очень любил, и высокий рейтинг его определяли сами студенты. Но в эти годы мало кто знал его. Он был лишен светской жизни, возможности посещать театры, кино, концерты. Это были годы внутренней эмиграции. Никогда потом не вызвала краски стыда ни одна написанная им строчка.
Не могу умолчать и о том, что нас с Серёжей порой преследовали интриги тайные и явные. Они вносили сумятицу в наше бытие, нарушали ритм нашего дыхания, когда даже жизнь бросалась на карту, и решался вопрос жестко и непримиримо. И, может быть, в первую очередь была заслуга Сережи в том, что, выживая, мы сохранили семью, продолжали растить вместе детей, продолжали любить, страдать, и в награду Бог дарил нам творческое вдохновение.
Нет, не мифом была наша жизнь, а жестокой реальностью.