Набег язычества на рубеже веков

Но еще более выразительно кризис либерально-гуманистической идеологии просветительско-позитивистской традиции выражается в том процессе стагнации духовного творчества, оказывающегося в почти полной зависимости от меркантильных соображений получения прибыли, который многие мыслители, и далеко не одни лишь сторонники тоталитарных идеологий, связывали с категорией буржуазности. В этом плане буржуазность органически связана с либерализмом и, в то же самое время, является его наиболее очевидным отрицанием.

Западный, прежде всего британский, либерализм, основы которого были заложены Дж. Локком, Д. Юмом и А. Смитом, исходит из представления о самодостаточности атомарного индивида, принципиально равного всем другим индивидам и обладающего от рождения неотъемлемыми правами, среди которых на первый план выдвигается свобода. Эта свобода понималась, прежде всего, как свобода религиозная (свобода совести), политическая (социальное равноправие, выборность, парламентаризм) и экономическая (частная собственность, свободное предпринимательство, рынок).

Такая свобода может основываться лишь на гарантированном и нерушимом («священном») праве частной собственности. Однако общество, основанное на праве частной собственности, не может, как известно, (и с наибольшей силой мысль об этом выразил К. Маркс) гарантировать равные права и свободы своим гражданам уже в силу того, что в его условиях невозможно равенство в распределении самой собственности.

Таким образом, принцип либерализма уже нарушается, так что если упомянутые формы экономической и политической свободы и реализуемы в ныне преуспевающих государствах Запада, то лишь для узкой прослойки богатых людей. Об этом в предельно заостренной форме писал Ф.М. Достоевский: «Что такое liberte? Свобода. Какая свобода? – Одинаковая свобода всем делать все что угодно в пределах закона. Когда можно делать все что угодно? Когда имеешь миллион. Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такое человек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает все что угодно, а тот, с которым делают все что угодно»¹⁵.

Ценности и идеалы либерализма, особенно в странах с превалирующим правовым нигилизмом (а значит, и у нас) имеют шансы не быть чистой фикцией лишь для людей состоятельных, обладающих капиталом – в сущности, для одной лишь буржуазии (преуспевающей части предпринимательского слоя). Но и здесь мы сталкиваемся с самоотрицанием либерального идеала.

Как писал Н.А. Бердяев: «Буржуазность стоит под символом денег, которые властвуют над жизнью, и под символом положения в обществе. Буржуазность не видит тайны личности, в этом ее существенный признак… Буржуазность социального происхождения: она всегда означает господство общества над человеком, над неповторимой, оригинальной, единственной человеческой личностью, тиранию общественного мнения и общественных нравов. Буржуазность есть царство общественности, царство большого числа, царство объективации, удушающее человеческое существование. Оно обнаруживает себя в познании, в искусстве и во всем человеческом творчестве. В XIX веке были замечательные люди, восставшие против царства буржуазности – Карлейль, Киркегардт, Ницше, Л. Блуа, у нас – Л. Толстой и Ф. Достоевский»¹⁶.

Последующую, относящуюся уже ко времени утверждавшегося в третьей четверти XX в. «общества массового потребления», фазу развития этого противоречивого либерально-буржуазного духовного комплекса Г. Маркузе метко охарактеризовал при помощи метафор «одномерный человек», «одномерное общество» и «одномерное мышление». Эти реалии соответствуют высоко рационализированному и технологически передовому обществу.

При этом немецкий социолог особенно подчеркивал значение в западном мире роли средств массовой информации, которые, обладая колоссальными техническими возможностями, уже не просто манипулируют общественным мнением, но создают его в качестве чего-то усредненного, общего и в то же время именно такого, в котором заинтересована господствующая в данном обществе властвующая группа.

«Становится очевидным, – писал он, – политический характер технологической рациональности как основного средства усовершенствования господства, создающего всецело тоталитарный универсум, в котором общество и природа, тело и душа удерживаются в состоянии постоянной мобилизации для защиты этого универсума»¹⁷.

К концу XX века фиктивность определения общественного устройства Запада в качестве «либерального» стала еще более очевидной в связи с новым уровнем организации и технической оснащенности масс-медиа. Медиа, как пишет по этому поводу А. А. Зиновьев, вторгается во все сферы общества – в политику, экономику, культуру, науку, спорт, бытовую жизнь, проявляя власть над чувствами и умами людей, «причем власть диктаторскую». Медиа есть, по его словам, «безликим божеством западного общества», «социальный феномен, концентрирующий и фокусирующий в себе силу безликих единичек общественного целого». «Это их коллективная власть, выступающая по отношению к каждому из них как власть абсолютная»¹⁸;