Наблюдатель

Казалось, даже дом не принял ее так рано. Алиса редко возвращалась в комнату раньше девяти вечера и не знала, чем занять себя так рано. Мозг одновременно отторгал мысли об Антоне и не желал думать ни о чем другом. Алиса включила второй сезон «Конца ***ного мира», но не смогла сосредоточиться на сюжете. Дочитывать «Рассказы» Мещаниновой в таком состоянии не хотелось. В конце концов Алиса схватила айфон и отыскала инстаграм[4] Антона. Селфи из путешествий, рестораны. Везде — прилично одетый, чинный, в окружении красивых интерьеров. В описании профиля Антон отмечал посещенные страны флагами-эмодзи. Алиса терпеливо пересчитала. Двадцать три страны. Неплохо.

Алиса не могла уснуть до поздней ночи, все думала: неужели это улыбающееся лицо, волосы с падающей на лоб прядью, тщательно выбритые щеки уже не существуют? Человек, который ходил по коридорам, разговаривал с командой, жал другим мужчинам руки, больше не живет, и буквально через несколько месяцев его тело истлеет, а через год Educatee привыкнет к новому директору и забудет про Антона, через два с половиной команда сменится, а через пять в офисе не останется ни одного человека, кто работал бы под его началом — и Антона забудут окончательно. Наверняка большинство ее коллег уже спят крепким сном, их волнует не смерть Антона, а треснувший подшипник в автомобиле или нерадивая управляющая компания в жилищном комплексе. Им плевать. Им уже плевать.

Алиса была права. Большинство сотрудников Educatee либо заснули, либо пялились в мониторы, доделывали ночью собственные проекты или подрабатывали на фрилансе. Об Антоне думал только Стас. Он сидел в гостиной с бутылкой Red Label, с облегчением выпятив живот, который весь день втягивал перед молодыми подчиненными. Он отхлебывал виски прямо из горла и морщился, потому что в фильмах подобный способ питья выглядел брутально, а в жизни ему вообще не нравился виски — горькое говно, ничуть не лучше нашей водки. Но другого алкоголя в доме не осталось, и Стас довольствовался тем, что есть. Жена и дети спали, Стасу было приказано не шуметь, поэтому он не шевелился.

«Веди себя тихо, словно ты умер». Антон вот не собирался умирать в тридцать два года. Разрыв аневризмы — неизбежная судьба, уготованная человеку богом. Но не в тридцать же два года!

Стас не был уверен, что Антон действительно «скоропостижно скончался». Холдинг вполне мог выдумать эту версию. Антон рассказывал Стасу, что Educatee вряд ли победит ФСУОС даже при содействии холдинга, потому что ФСУОС — чиновничья система, за которой стоят серьезные дяди. Антон жаловался, что в министерстве на него смотрят как на столичного дурачка. «Петербург, вообще-то, провинция», — возражал Стас, и Антон усмехался: «Тут это никого не волнует».

Стас поднялся с дивана и стукнул бутылкой о журнальный столик. Черт! Прислушался. Жена и дети не проснулись. Шатаясь, он отодвинул штору и посмотрел на город. Стас жил на двадцатом этаже в двухкомнатной квартире на Ленинском проспекте, из его окна виднелась площадь Конституции и башня «Ленэнерго». Огромный экран на фасаде башни переливался синими всполохами ночной заставки. Периодически ее сменяла реклама. Из-за прогоревших пикселей Стас не мог разобрать некоторых слов.

«Интересно, — подумал он, — душа Антона видит наш мир с такого же ракурса?»

В этот момент Алиса тоже видела башню — правда, самый ее кончик, издалека, с девятого этажа панельки на улице Типанова. В жизнь после смерти Алиса не верила и соглашалась со Стасом лишь в том, что смерть Антона крайне подозрительна. В искренность руководства она не верила еще больше, потому что холдинг Eternum с его директорами, собраниями, метриками и саморазвитием ничем не отличался от большинства корпораций, которые давно уже слились для Алисы в огромного паука. Одна лапка извлекала прибыль из цифровых данных, вторая проросла в благотворительные фонды и культурные проекты, третья полоскала ворсинками кровавую лужу в арабском регионе, а четвертая, пятая… Глаза паука высматривали уголки планеты, еще не покрытые рынком, интернетом, прибылью, а хвостик (пусть у пауков и не бывает хвоста) торчал к небу мерцающей башней «Ленэнерго» с остатками крупных, небитых еще природой и ветром пикселей.

* * *

Антона давно уже восхищал кирпич. Рядовой и лицевой, фасонный и лекальный, голландский, огнеупорный, клинкерный — каждый из них отличался друг от друга, каждый формировал неповторимый облик здания, района или целого города. Можно усреднить оттенок фасада, используя экземпляры из разных партий, можно нанести поверх керамическое покрытие или глазурь, а затем наблюдать, как на стенах проступает вечность. Кирпич темнел или выгорал, трескался или царапался, а построенный из него дом принимал естественный облик, как и всякая вещь, на которой остаются пометки эпохи, следы человеческих жизней.