Наблюдатель. Фантастическая правда, или Второе пришествие Христа

Чудное зрелище предстало бы перед каждым, кому довелось бы увидеть группу людей, выстроенных в колонну по одному и движущихся вслед за светлой впереди точкой – почти угасшим факелом. То один, то другой спотыкался о валежник, бранясь и укоряя себя за излишек выпитого вина и съеденного, полагая, что именно чревоугодие явилось причиной их нынешнего состояния. Но нет, скажем в оправдание учеников Иисуса, не только и не столько чрезмерное обилие на столе явилось тому виной. Наблюдатель-то знал: перед тем как одарить Иуду всем необходимым для пасхи Каиафа опылил содержимое сум высушенной и измельченной бешенной травой.

Добредя до источника, они припали к воде, а затем, не имея сил сопротивляться природе, улеглись где попало. Бодрствовали лишь Учитель и Иуда, которые будучи отягощенными мыслями о близком будущем, не испытали чувства голода и потому ограничили себя в еде и питии.

Иисус, поманив Иуду, поднялся на ближний холм. Он долго молчал. О чем думал в эти минуты? Не о том ли, что обрекает ученика на вечное осуждение? Предвидит ли, как в веках рядом с его именем будет непременно упомянуто и имя ученика, предавшего Учителя? Не следует ли в сей час, пока еще осталась частица времени, думал он, спасти имя Иуды от вечного позора, бесчестия, посрамления, сказать ему, что он обманут первосвященником, что спасение Учителя Иудой невозможно, ибо это противно промыслу Божиему и миссия Спасителя не исполнится до конца, ежели не будет предан и не понесет поносную смерть на кресте? Вечное противостояние единицы и множества! Извечный выбор между общим и частным. То, что в интересах общества, то неприемлемо для личности. И наоборот.

Итак, спасти человечество или доброе имя ученика?..

– Подойди поближе, Иуда, – позвал Иисус ученика. – Внемли тому, что скажу тебе. Ты будешь оболган братьями, но оправдан в Царствии Небесном. Имя твое на все земные века станет нарицательным. Где ложь, там твое имя. Где предательство, там ты. Где зло, там ты. Так предопределено, Иуда. Готов ли пожертвовать своим именем? Вынесешь ли рой осуждений и проклятий после того, как меня не станет на Земле?

Иуда мало что понял. Но в сердце кольнуло и что-то теплое и вязкое пролилось в груди, достигло горла. Стало трудно дышать. Он покачнулся. Иисус опустил руку на плечо ученика. Голос его прозвучал мягко, но горько:

– Итак, друг, делай то, что делаешь. И поспешай, пока не проснулись братья.

И сердце Иуды вновь возликовало, окончательно уверовав, что Учитель не только догадывается о плане своего спасения, но и принимает и одобряет его. «Поспешу», – ответил он и растворился в лунном свете.

Иисус присел на камень. Луна в соперничестве со звездами, несмотря на полнолуние, все же проигрывало подругам. Купол звезд, нависая над садом, делил его на темно-фиолетовые и серебристые поляны. Тишина, казалось, исходила оттуда, с самого верха шатра. Тишина молчала. Тишина что-то или кого-то ждала.

С уходом Иуды многодневные раздумья о решении окончить земное служение так, как наметил, отошли в сторону, если не покинули вовсе. Более того, решительно сделанный выбор именно такого конца в сию минуту принесло удовлетворение. Так случается, когда после долголетнего тяжелого труда приходит к человеку успех уже мало ожидаемый и от того еще более дающий уверенность в собственных силах и возможностях.

Но чувство удовлетворения длилось недолго. Всего лишь миг назад ему казалось, что он подвел итоги земного служения и готов к страданиям и смерти. Он даже постелил одеяло на мартовскую холодную землю и решил предаться кратковременному сну, предвидя бессонную ночь. Как вдруг шквал картин и представлений о скорой расправе обрушился на плоть его и вызвал трепет и конвульсии. Он встал, оперся спиной на ствол старой оливы. Подобное состояние Иисус испытал в пещере у Мертвого моря три года назад, когда выбрал тот путь, который ныне будет завершен. Разве тогда не знал, к чему он приведет? Разве не предупреждал его старый ессей? Разве не предлагал ему Сатана земное царство? Что же теперь малодушничать и сворачивать с выбранного пути! Поздно.

Так укорял он сам себя. Но плоть восставала и потоком заполняла всю его сущность. Она вопила, она подбрасывала в топку сомнений все новые и новые вязанки хвороста – представлений и картин о казни; и Иисус с ужасом осознал, что не выдержит испытаний, сломается, попросит пощады, отречется от самого себя и своего учения, от друзей и сторонников. Кровавый пот росой покрыл лоб, все виды Царствия Божьего, которые рисовал он ученикам, исчезли, сладкие беседы с ними затмились, воображение все глубже погружало в стихию мрачного и безнадежного. Скорбь и тоска поглотили его. Ум и сердце подавляются вновь и вновь сверкающей перед ним мыслью о том, что ему не хватит сил взойти на крестное поприще с мужеством и достоинством. В смятении он бросился к спящим ученикам в надежде, что беседа с ними поможет обрести поколебленный дух, но тут же остановился: нет, не поймут… «Душа моя, – шептал он, удаляясь в глубь сада, – скорбит пред смертью. Бремя, выбранное мною, неподъемно».