Свидание с учеником разбередило душу и сердце Иисуса. Нет, он не любил вспоминать свою земную жизнь, как не любит вспоминать и любой человек минуты глубокого разочарования в, казалось, надежном, человеке и вдруг предавшем его. Человек в таком случае обычно растерянно пытается отыскать причины случившегося и, прежде всего, в самом себе. И не удается их найти, вспомнить признаки, которые указывали бы на зарождение самого страшного порока – и не может припомнить. Мысль его скачет, мечется подобно белке в колесе в поиске устойчивой ветви, на которую можно присесть, оглядеться и понять наконец, откуда всё взялось, что побудило в прошлом верного друга совершить предательство. А нет в колесе такой ветви! Нет и ответа.
Он в отличие от земных детей помнил до мельчайших деталей свое младенчество. Помнил плачущую мать, кормящую его грудью, вкус молока, разбавленное солоноватой слезой. Слеза стекала к соску, и почувствовав ее вкус, дитя удивленно смотрело на Марию. Но тогда, в первые годы земной жизни, он напрочь забыл небесную. Забыл свои полеты на Землю, встречи и разговоры с Гавриилом, Михаилом, Даром, Бердом, воссозданную по образу земной тихую речку с ветлами на берегу, послушное солнце, лунную дорожку на зеркальной воде. Все-все забыл. Лишь иногда в глазах возникало светло-розоватое пятно с мерцающей в нем искрой, то стремящейся к центру, то пытавшейся вырваться за пределы. Иисус не догадывался, что искра связывает его с точкой миротворения. Правда, иногда на мгновение возникал закрытый густой пеленой образ неведомого ему существа, с которым его сердце билось в унисон, и он почему-то считал его своим отцом.
Лишь после возвращения в небесную обитель, он узнал, что накануне его сошествия на Землю память о небесной жизни была стерта почти полностью; осталось лишь зернышко размером в блуждающую во Вселенной частице. И напротив, в земной жизни достаточно было подать сигнал мозгу, как перед ним открывалась живописная картина того или другого часа, той ли, другой минуты краткого пребывания на Земле.
Он родился по пути в Вифлеем, и это обстоятельство задержало приход Иосифа и Марии в город. Иосиф до позднего вечера искал в Вифлееме пристанище для ночлега. Все гостевые дома были заняты нахлынувшим в город людом, прибывшим сюда на перепись. Иудеи втихую возмущались придумкой римлян, справедливо полагая, что затея эта приведет к увеличению налогов и более эффективной слежке за зелотами и секарями, убивавшими ночами кинжалами, которые они носили под плащами, оккупантов-римлян и своих же братьев, по из мнению, недостаточно патриотичных – саддукеев. Но с римлянами и Иродом не поспоришь; они круты и не терпят непослушания. И пришлось Иосифу несмотря на беременность Марии пуститься в неблизкий путь с «тяжелой» юной женой.
К полуночи Иосифу все же удалось снять хлев, в котором только что окотилась овца, принесшая хозяину двух ягнят. Хозяин, радуясь двойному приплоду, не только приютил пришельцев, но и принес кувшин вина, и теперь они с Иосифом пили и благодарили Всевышнего, Творца земли и неба, за щедрость и прощение уже совершенных и будущих грехов. Мария с младенцем забилась в угол хлева. Было душно, пахло лежалым навозом, парным овечьем молоком и винным уксусом.
– Внучка? – спросил хозяин, кивнув в сторону Марии и младенца.
– Жена, – коротко ответил Иосиф.
– О-о! – удивился хозяин. – Хотя каких только чудес не бывает у вас, галилеян. – Он встал. – Принесу лепешку и воды. Наверное, женщина проголодалась.
Как только шаги его затихли, Мария позвала Иосифа:
– Иосиф, признаешь ли ты Иисуса своим сыном?
– Иисус? Ты дала ему имя – Иисус?
– Разве ты против? Ты хотел бы дать ему другое имя?
– Мне все равно, Мария. Иисус – имя не лучше и не хуже любого другого. И в роду Давида, к которому, как ты знаешь, я принадлежу, было и есть немало иудеев с таким именем. В свое время, когда мы в храме засвидетельствуем рождение младенца, я оплачу положенную мзду, но без одного шекеля. Таким образом, факт моего отцовства не будет признан окончательным, ибо не додан один шекель. Это на тот случай, если вдруг обнаружится истинный отец. А теперь постарайся заснуть.
– Спасибо, Иосиф. Я, пожалуй, выйду наружу и подышу свежим воздухом. Этот запах невозможно больше терпеть. Присмотришь за младенцем? – И не дожидаясь ответа, вышла.
Дул легкий ветер с запада, со стороны большого моря, увлажняя сухой воздух. В метрах двухстах догорал кем-то разведенный костер, в свете которого нет-нет да мелькали тени людей. Доносились отголоски их разговора. Мария пошла в их сторону и пройдя половину пути остановилась. Недалеко от костра лежа отдыхали три верблюда, увлеченно жуя жвачку. Трое берберов, высокие, в накидках, о чем-то спорили. Мария прислушалась.
– А я говорю тебе, в древние времена на берегах Персидского моря жил народ, которого навещали их боги и учили всему, что тебе и по сей день неведомо. Их главную богиню называли Инанной.
Один из слушателей со смехом спросил:
– Не хочешь ли ты сказать, что ты и сам знаком с этой богиней?