Наблюдатель. Фантастическая правда, или Второе пришествие Христа

– Я ничего большего не желал бы, как такого решения. Если такое решение на самом деле принято. Согласись, мы окажемся там в беспощадной волчьей стае. Погибнем все. И Учитель это знает лучше нас. Тем не менее, действовал до сих пор, на мой взгляд, неблагоразумно. Излечение слепцов, воскрешение Лазаря… Синедрион впадет в бешенство.

– Меня пугает особенно то, что он в последнее время стал говорить о своей смерти…

– Меня, брат (так ученики называли себя, считая друг друга братьями не только по рождению и крови), это тоже удручает, хотя всем известно, что Мессия не подвержен смерти. А наш Учитель, без сомнения, Мессия.

– Однако, он запретил нам называть его Мессией и царем. Почему?

– Может быть, он ждет, когда Мессией его назовет народ?

– Охо-хо, брат, охо-хо! Как бы я был доволен, если бы через неделю мы отправились в родную Галилею, к нашему родному озеру.

Они вошли в дом и присоединились к трапезе. Иисус сидел на низком стуле. Возле него, как всегда, разместился Иоанн. Он выбрал румяный кусок мяса и предложил Учителю, но тот отрицательно покачал головой.

– Подай мне лепешку и воду, – попросил юного ученика.

Который уже день Учитель не вступал в разговор с теми, кого выбрал сам, кто доказал свою верность, любовь и веру в него и его могущество. Нет, это было не разочарование в выборе. Это было беспокойство о судьбе преданных ему людей. С тех пор, как открылся им, предрек свое будущее, он думал только о них и тех, кого будут преследовать веками. Перед ним все шире открывался горизонт бедствий, предательств, войн, болезней. И многое будет свершено от его имени. Вновь и вновь он спрашивал себя, не отойти ли в сторону, не зажить ли жизнью добропорядочного гражданина, взять в жены Марию, в конце концов, возвратиться к прежнему ремеслу?..

Иисус не торопился с ответами на эти и другие вопросы. Через неделю он решит куда идти: в Иудею или в Иерусалим, где ждет его поносная смерть.

Заговор Каиафы

Первосвященник Каиафа находился на даче, построенной им за пределами Иерусалима на горе, которую после смерти Иисуса стали называть горой Злого совещания. Событие в Вифании потрясло его. Обладая цепким, изощренным умом, он тут же представил катастрофические последствия вифанского чуда. Конечно же, он не верил в воскрешение Лазаря, а если на мгновение и допускал невозможное, то относил это отнюдь не к деянию Бога. Но что толку от его, Каиафы, убеждения и обладания истиной, коли сотни тысяч паломников, поминутно заполнявших Иерусалим, эксцентричных и взбалмошных, жаждут прихода Мессии, надеются на него и готовы пожертвовать собой ради возрождения иудейского царства и изгнания римских оккупантов? И тут перед ними наяву является галилейский пророк, по всем признакам Мессия, потомок Давида, посланник Живого Бога, наделенный Всемогущим нечеловеческими качествами! Каиафа застонал, вскочил с ложа и бросился из дома в сад. Только что прошел небольшой дождь, развеселившиеся птахи перелетали с ветви на ветвь, с дерева на дерево, розы и нарциссы благоухали. На мокрых каменных плитах Каиафа поскользнулся и непременно упал бы, если бы рядом не оказался воин храма, охранник и доверенное лицо первосвященника, тень его.

– Осторожно, господин! Куда ты собрался? Туча, кажется, намерена возвратиться к нам.

Каиафа пришел в себя. Сердце застучало ритмично:

– Срочно нужен Анна. Я пойду к нему. И ты со мной.

– Нет нужды, господин, идти, ибо он с минуты на минуту покажется из-за поворота. Я как раз шел к тебе доложить об этом. Накрыть стол?

– Потом-потом, – махнул рукой Каиафа. – Впрочем, распорядись подать вино и фрукты.

Анна, в прошлом первосвященник, председательствующий в синедрионе одиннадцать лет и передавший в пятнадцатом году пост зятю Каиафе, несмотря на годы сохранил ясный ум и физическое здоровье, а также влияние в синедрионе. Каиафа порой испытывал раздражение из-за его чрезмерного вмешательства в функции и права первосвященника, особенно когда тот делал это прилюдно. Но не показывал вида. Во-первых, нельзя было не признать того, что богатейший опыт предшественника не раз и не два помогал Каиафе усмирять взбунтовавших по той или иной причине старейшин, недовольных его политикой. Во-вторых, Каиафа, как это часто случается с мужчинами жесткими и суровыми, побаивался своей жены, любимой дочери Анны.

Анна брезгливо отмахнулся от услуг охранника зятя и молча направился в дом, в рабочий кабинет, где, знал, ждет его прохлада. Каиафа, в основном, здесь, на даче, проводил время. Как только солнце склонялось к закату, стены дачи часа два обливали водой, изгоняя жар. За ночь они еще более остывали, а днем деревья заслоняли три окна его кабинета от палящего солнца.

Усевшись на обитый дорогой тканью стул, Анна молча уставился на Каиафу. И долго молчал; то ли приходил в себя, то ли отшлифовывал в уме первую фразу. А он славился ядовитыми замечаниями в беседах.