Наблюдатель. Фантастическая правда, или Второе пришествие Христа

– Не говорил ли я тебе, зять, что сорняк следует вырывать с корнем немедля, пока он не пророс по всему полю? Не было ли у нас примера, когда полоумный Иоанн, который крестил легковерных соотечественников иорданской водой, чуть ли не смыл ею наше правление? Итак, ответь мне: предупреждал я тебя?

– Галилеянин – подвластный человек Ирода Антипы, – огрызнулся Каиафа. – А ты знаешь, как сын Ирода Великого не любит, когда вмешиваются в его компетенцию. К тому же, после казни Иоанна и волнения народа, вызванную ею, он стал осторожен.

– Чепуха! – оборвал зятя Анна. – Разве у тебя нет подходящего зелота, который расправился бы тихо-мирно с этим Бен-Стадой? Так мы, саддукеи – надеюсь, ты помнишь – называем бродягу. Расправиться не в Галилеи, тут ты прав, это могло вызвать недовольство Антипы, а здесь, у нас в Иудеи? Согласись, ты просто-напросто недооценил лжепророка. И опасности его учения. Хотя, – Анна обреченно взмахнул рукой, – теперь поздно сетовать на это. После так называемого воскрешения мы оказались в другой ситуации, и она весьма опасна для нас. Еще одна подобная выходка галилеянина и безумная толпа сметет нас. Где он теперь?..

– Не знаю, – признался Каиафа.

– Как, ты не направил в Вифанию соглядатая!?

– Отправил, и не одного, а двух. Но идиоты так были поражены выходом мертвеца из гроба, что последовали вслед за толпой к дому Лазаря и потеряли из виду учеников и их учителя. Одно известно: направились они в обратную сторону от Иерусалима.

– Час от часу не легче. Хотя то, что удалились от Иерусалима, может свидетельствовать о том, что он одумался, а, скорее всего, – испугался. В уме ему не откажешь, в отличие от благоразумия. Я все чаще думаю, Каиафа, нам следовало бы в свое время втянуть его в синедрион и контролировать таким образом.

– Разве ты забыл, кто первый обрушился на него? Это был ты. Да и невозможно смириться с яростными нападками на правящую власть: фарисеев, ученых книжников. А проповеди его? Они исподволь разрушают Моисеев закон, хотя он утверждает обратное. Чего стоит, например, утверждение, что богатому человеку труднее попасть в Царствие Небесное, чем пролезть в игольное ушко верблюду. Это же крушение всех основ существования любой человеческой общности, отмена реальности. Он играет на низменных чувствах толпы, это нравится бедняку, который, как известно, наказан бедностью самим Всемогущим. Галилеянин же обещает обойденным благодатью Божьей милостью царствие на небесах. А тебе, мне и всем старшинам скрежет зубовный…

– Я с тобой согласен, но я не исключаю и того, что, оказавшись в комфортной среде и ведя достойную жизнь, он смягчил бы свои требования к нам.

– Нет, Анна, он фанатик. – Оглянувшись на дверь, шепотом добавил: – Иногда кажется, что кто-то его… ведет. Мне как-то приснился сон, будто он в моем саду беседует со странным существом, одетом в багряный плащ. Я пытаюсь понять, кто его собеседник, но тот повернут ко мне спиной, и я не вижу лица. Проснувшись, я остаток ночи потратил на разгадывание сна, пока, наконец, не пришел к выводу, что это был не сон. Ты спросишь, кто его собеседник? Одно из двух: или посланник Всевышнего, или сам Сатана.

– Ты, видно, перегрелся, зять! Или накануне выпил много вина. Кстати, я давно хотел поговорить с тобой об этом. Дочь жалуется, что ты мало уделяешь ей внимания, остаешься на ночь в своем кабинете в обнимку с кувшином. Впрочем, отложим этот разговор на будущее… Нам, Каиафа, нельзя расслабляться и следует составить план действий на тот случай, если галилеянин все же решится отпраздновать пасху в Иерусалиме. Надеюсь, слухи о воскрешении мертвеца до пасхи поутихнут, возбуждение народа спадет. Десятки других слухов и пересудов накроют вифанское «чудо». Однако нельзя исключать, что шарлатан придумает что-то другое.

А город за неделю до пасхи напоминал муравейник. Казалось, сюда переселился весь мир. Кустодии, службе храма, римским воинам прибавилось работы. Особой охраны удостоилась украшенная римскими орлами крепость Антония с ее огромной башней, господствующей над домом самого Бога – храмом, и как бы подчеркивающей унижение иудейского народа. Здесь останавливались римские правители, на сей раз она стала резиденцией Понтия Пилата. В удалении от нее виднелись дворцы Анны и Каиафы, отсеченные от храма пропастями. Для паломника, если Бог одарил бы его воображением, разделение дворцов первосвященников и храма пропастью могло показаться символичным. Не так ли, судил бы он, Божий дом далек от домов тех, кто верует, не веря?

Принадлежавшие Риму здания охраняли римские воины, с ненавистью взирающие на толпы людей – виновников их стояния под свирепом, несмотря на конец марта, солнцем. Хорошо еще, что Пилат разрешил снять шлемы и укрываться в тени, приказав при этом не спускать глаз с прохожих. Мера необходимая. В переполненный город стекались десятки зелотов, идумеев и секарей, охотившихся как на одиноких римских легионеров, так и на соотечественников, недостаточно патриотичных по их мнению.