Наблюдения, или Любые приказы госпожи

Газета вышла уже несколько дней назад. Меня до сих пор не нашли. Вполне возможно (сказала я себе) объявление Бриджет останется вообще незамеченным. И так далее и тому подобное, в конечном счете я себя убедила. А когда убедила, сунула газету под кровать и пошла в кухню мыть посуду. Если мать твердо положила разыскать меня, помешать ей я не в силах. Пока же я разобралась с неприятной проблемой единственным доступным мне способом, то есть попросту выбросила ее из головы.

В последующие дни у меня появилось достаточно поводов для волнений помимо моей матери.

18 Поразительное известие

Да уж, видать Макгрегор-Робертсону до смерти прискучила деревенская жизнь, с таким рвением он взялся за случай миссус. Он фанатично боролся за ее здоровье и чуть не каждый день предлагал новую лечебную меру. Виной всему неправильное питание, заявил он. Необходимо исключить мясо. Потом дело оказалось в крупах. Потом в картофеле. Потом в чае! В конечном счете, через неделю возбужденной мельтешни, доктор остановился на рационе, состоящем из орехов, семечек и молока, и слышать не желал ни о каких других продуктах. Вопрос еды, полагаю, занимал миссус меньше всего. Но чтобы ни чашки чаю! Вы бы видели, как у бедняжки лицо вытянулось, стало длиной с заднюю заячью ногу.

Сильнее интереса к пище, употребляемой пациенткой, у доктора было лишь повышенное внимание к тому, что выходило у нее с другого конца. Поскольку миссус держали взаперти, она справляла нужду прямо в комнате, и ее ночной горшок стал для Макгрегор-Робертсона своего рода магическим кристаллом, я часто видела, как он вперяет взор в сей сосуд, точно прорицатель, а потом быстро записывает в блокноте свои заключения.

В медицинских книгах утверждалось, что лучшим лекарством для подобных пациентов являются постельный режим, тишина и покой. После каждого приема пищи миссус укладывали в постель на два часа. Доктор увеличил ей дозу снотворного. Из комнаты убрали все, что могло занимать ее внимание. Сперва шитье, через несколько дней ручку и чернила, а под конец романы и другие книги (но разумеется, не «Наблюдения», по обыкновению спрятанные в столе).

Но вот ужас-то, хотя все перечисленные раздражители внимания были у нее изъяты, состояние миссус продолжало ухудшаться! Она расстроилась до слез, не найдя пера и чернил (утянутых из комнаты, пока она спала) и рыдала горше горького, когда еще через пару дней у нее забрали книги.

Нам с ней не разрешалось оставаться наедине, и мне запретили болтаться у нее под дверью, чтобы упаси боже не повторилось то, что произошло в прошлый раз. Меня пускали в комнату только затем, чтобы я сделала уборку либо пособила доктору или господину Джеймсу. И пока я там оставалась, один из них или оба непременно находились рядом. У них за спиной я посылала миссус ободрительные улыбки и взгляды, но мне кажется они на нее не действовали. Несколько раз при моем появлении она живо взглядывала на меня, вся встрепенувшись. Верно, ждала Нору и в первый момент принимала меня за нее, потому как я носила старые Норины платья. Но едва она понимала, что перед ней всего лишь я, ее лицо поникало.

Через две недели миссус стала вялой и бледной. К этому времени Макгрегор-Робертсон (синяк у него под глазом почти сошел) решил, что пациентке необходимы клистиры, или по-другому клизмы. День за днем он заставлял меня смешивать в различных сочетаниях молоко, муку, сыворотку, парегорик, зеленый чай, льняное масло и через клистирную трубку вводил полученные смеси миссус в кишечник. Но все без толку. Даже наоборот, ей стало хуже. Но доктор не собирался сдаваться. Как выяснилось, он замыслил написать статью о своих открытиях (кажется он рвался доказать что-то своему кузену, заведовавшему лечебницей для душевнобольных). Он продолжал ставить пациентке клистиры и заверял господина Джеймса, что исцеление не за горами. Она страдает разновидностью меланхолии, говорил доктор. Или мании, он не знал точно.

Господи Исусе, еще бы она не страдала меланхолией — запертая в комнате, без всякого дела и приятного общения, когда единственное событие за весь день — это струя холодной жидкости в задницу. Я волновалась, что миссус, вынужденная замыкаться в своих мыслях, неминуемо станет больше думать о своей вине перед Норой и от этого ее состояние ухудшится. В любом случае я боялась, что при таком режиме она долго не протянет. Мне отчаянно хотелось поговорить с миссус наедине, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке. Если бы только мне хватило смелости признаться, что я читала Норин дневник и «Наблюдения»! Тогда может статься я сумела бы убедить бедняжку, что она неповинна в смерти своей служанки.