Набоковская Европа

Юлька. Но… знаешь… целое всегда больше суммы частей. Иными словами, никто даже отдаленно не приблизился к тебе! А последующие подражатели – тем более. И тут я поняла, что дело не только в теме любви к девочкам. Подобные вещи в сильно упрощённом виде можно найти и у старшего поколения писателей, и у твоих подражателей, но они мне противны. Кроме того, есть порнографические романы, которые я не собираюсь читать, и тот же де Сад, который мне отвратителен. Здесь кроется что-то иное, что делает мою любовь к тебе возвышенной. У них этого не найти, для них это сущность беспредметная.

Призрак Писателя. К сожалению, у них всё уже названо, на всём ярлыки, а неназванное для них не существует.

Юлька. Да, они не могут меня удивить. Я вообще не понимаю, за что многие из них зовутся писателями.

Призрак Писателя. Меня это тоже всегда удивляло, например, Салтыков-Щедрин…

Юлька. Да! Или Чернышевский!

Призрак Писателя. Верно! Он мучительно излагал мысль.

Юлька. Да, как и многие другие, считающиеся великими. Конечно, я люблю тебя за твою интеллектуальность, твоё бездонное море знаний, необычайный язык. Это – многое, но это ещё не всё. Другие намеренно стараются писать непонятно и путано, и даже берут твои темы, но у меня эти так называемые «писатели» вызывают отвращение.

Призрак Писателя. Я писал о позабытых вещах…

Юлька. Да! Например, о пронзительной нежности. Но и это еще не всё! Скорее всего, это какое-то необычное отношение – общее у нас с тобой – к предметам материального мира.

Призрак Писателя. Умение распознать узоры судьбы?

Юлька. Не только. Это та сфера жизни мысли и языка, которая напрочь закрыта от многих. Об этом они говорят: «это просто невозможно читать».

Призрак Писателя. Они не видят цвета букв и смеющейся сущности вещей.

Юлька. Когда я была маленькой и говорила маме, что буквы разные на цвет и даже на вкус, она говорила, чтобы я не выдумывала глупостей.

Призрак Писателя. И этот дар у нас один на двоих.

Юлька. Но есть что-то ещё. Только любовь предполагает знание абсолютное. Так же как ты до мельчайших подробностей видел меня, так и я безошибочно слышу твои тексты. Я бы знала, где ставить логическое ударение, даже если бы знаков препинания в них не было вовсе!

Призрак Писателя. Больше всего на свете мне хотелось иметь такого читателя!

На сцене появляются Хор взрослых и Хор детей. Они встают крест-накрест и медленно перемещаются по кругу – так, что Юлька и Призрак Писателя оказываются изолированными друг от друга. Дальнейший диалог они ведут, лишь издалека видя друг друга, но, пытаясь очутиться рядом.

Юлька. Ты говоришь именно теми достаточно редкими и своеобразными словами – словами, которые отражают моё первое впечатление от увиденных предметов. Твои тексты я будто не читаю, а вспоминаю!

Призрак Писателя. Как будто это твоя память говорит!

Юлька. Да! А ещё у нас совпадают очень редкие и совсем странные образы. Например, в одной из твоих книг герой говорит, что хотел бы взять свою любимую в руку, как жеребёнка со сложенными ногами, и спрятать в ладони. Я думала, что такое только я могла выдумать, а потом нахожу это у тебя!

Призрак Писателя. Вот этот аргумент им труднее всего было бы опровергнуть.

Юлька. Все свои мысли я тайно, незаметно согласую с тобой.

Призрак Писателя. Как некогда делал я, описывая твой образ в своих книгах.

Юлька. Еще все они говорили, что у тебя была жена, ты её любил и я была бы тебе не нужна.

Призрак Писателя. Она многое сделала для меня. Она в повседневной жизни, можно сказать, жила за меня. У меня был долг перед ней.

Юлька. Вот именно – долг! А любовь приходит из горнего мира. Она не поддаётся никакой логике. Любовь и долг – это совершенно разные вещи!

Призрак Писателя. Да, даже противоположенные.

Юлька. Ещё они говорят, что у тебя были романы со взрослыми женщинами…

Призрак Писателя. Я нравился женщинам, считавшимися красивыми, и они часто преследовали меня. Но назови хоть одну мою книгу, посвящённую пронзительной и нежной любви к ним. Разве что какой-нибудь небольшой роман или рассказик…

Юлька. Да, верно. Поэтому я просто не умела тебя ревновать.

Призрак Писателя. Я тоже не смел ревновать тебя к тем мужчинам, с которыми ты скрашивала ожидание нашей встречи. Если бы ты была иной, ты утратила бы свою нимфическую сущность.

Юлька. Нас раздражало одно и то же. Взять тот же процесс засыпания. Каждую ночь бархатную тишину в моей комнате прорывал мамин крик, велящий отложить книгу и идти спать.

Призрак Писателя. Перед сном мне приходилось переживать множество таинственных приключений и галлюцинаций, прежде чем, наконец, удавалось сомкнуть глаза.

Юлька. Когда спишь, такое ощущение, что зря тратишь время, которое можно было бы посвятить чтению.

Призрак Писателя. Да, верно. Бывает, немало нужно времени, чтобы увидеть всех арлекинов в тексте! Читать и смеяться, читать и смеяться. Ведь люди – арлекины, слова – арлекины!

Юлька. Скачущие и танцующие, как те красивые пятна цветов крыльев фей, что летали у меня перед глазами при свете лампы под абажуром: лиловые, зелёные, оранжевые, красные – все с блеском и мерцанием.