Начальник райотдела

— Карпова Анна Семеновна. Она уже третий день пороги обивает. Все вас спрашивает, — дежурный виновато улыбнулся. — Мне ничего не рассказывает, только вас требует.

— Я же просила Коваленко разобраться. Хорошо, завтра пусть приходит в десять утра. Позвони ей, предупреди заранее.

— А как же рейд? Вы же до утра будете в отделе, — крикнул ей дежурный.

Юмашева уже поднималась по лестнице, и ей пришлось тоже прокричать ему в ответ.

— Не поеду домой. В отделе жить буду.

В кабинете было прохладно. Она прошла к окну и закрыла форточку. Выглянув в окно, некоторое время наблюдала, как выводят из патрульных машин задержанных. Гуськом прошли бывшие зэки, пестрой гурьбой, разухабистой походкой, как цыгане, проскакали наркоманы. «Видимо, ломка начинается, — догадалась Юмашева, — это хорошо, в таком состоянии их легко разговорить». Резник, стоя на крыльце отдела, как военачальник раздавал команды. Он взмахнул рукой, и патрульные машины, одна за другой замерли в одной шеренге. «Его даже машины слушаются», — усмехнулась Юмашева и подошла к столу. «Сейчас начнется — допросы, беседы, ночные чаепития… Где-то сейчас Андрей? — и тут же вздрогнула от телефонного звонка, — совсем нервы расшатались, от любого звука вздрагиваю», — подумала она, осторожно беря трубку двумя пальчиками, будто боялась раздавить червяка.

— Где ты, любовь моя? — спросил Андрей.

Она молчала. Хотелось отключить телефон, не слышать его, никогда. Почему появилось это желание, Гюзель не могла себе объяснить. Да и кто из женщин в состоянии объяснить свои поступки, продиктованные любовью.

— Ты молчишь? Я сейчас приеду, — один миг и связь исчезнет. Андрея не станет. Он словно почувствовал ее тайное желание и опередил необъяснимый изгиб загадочной женской души.

— Не надо. Я сама. Приеду. Как только освобожусь, — она первой нажала «отбой».

Юмашева посмотрела на часы и, следя за стрелкой, ровно две минуты думала об Андрее. Вспоминала его объятия, ласковое прикосновение к щеке, легкий поцелуй в висок. От этих воспоминаний все внутри вздрагивало, будто ее организм пронизывал телефонный звонок, неожиданно прозвучавший изнутри. Когда стрелка пересекла положенное отведенное время, она поправила манжету пиджака и нажала кнопку селектора.

— Василий, приведи хозяина квартиры. И пусть Резник зайдет.

Разложив на столе чистые бланки, бумагу, ручки, карандаши, на всякий случай (вдруг срочно что-то понадобится, не нужно тратить время на поиски), Гюзель Аркадьевна включила чайник, достала две чашки, немного подумала и вытащила из тумбочки третью чашку, затем стеклянную сахарницу, ложки, печенье, коробку конфет и маленькую бутылочку коньяка.

— Мать, хочешь нарушить сухой закон? — Слава неслышно подкрался сзади и выхватил из ее рук коньяк.

— Слава, напугал меня, — она сердито передернула плечами, — хочу нарушить закон. Только нарушать мы будем вместе. Будешь? По двадцать пять граммов?

— Нет. Новое поколение — новые песни, — засмеялся Резник.

Он поставил бутылочку на тумбочку и положил чайный пакетик в чашку.

— И все песни о главном. Скучное оно, это ваше поколение. Умеешь, ты, Слава, вовремя напомнить о моих славно прожитых годах, — упрекнула его Юмашева.

— Тебя не касаются проблемы отцов и детей. Ты вне времени и возраста. И вообще ты существуешь независимо от количества прожитых лет, — он залил пакетик кипятком и открыл коробку конфет. — Вот сладкое я съем. Люблю вкусные конфеты.

— Не так уж и много лет. Я даже до сорока не дотягиваю, — обиделась Гюзель Аркадьевна и отвернулась от Резника.

— Не обижайся. Ты навсегда останешься для меня старшим товарищем по окопам, — Резник чмокнул ее в щеку, — не время дуться друг на друга. Сейчас приведут Леню Силкина. Вот и обижайся на него, сколько твоей душеньке угодно.

— Уже лет десять я ни на кого не обижаюсь. И знаешь, почему? На обиженных воду возят. К тому же полковники вообще не обижаются. Не боярское это дело. По званию не положено. Вот дослужишься до моих погон, узнаешь, где раки зимуют.

— И дослужусь, мать, и дослужусь, — сказал Резник, умильно улыбаясь, — я еще до генерала дослужусь.

Они принялись пить чай. Совсем, как мирные домочадцы, как муж с женой, слегка уставшие после легкой перебранки, но почти примирившиеся и потому подобревшие.

* * *

— Леха, ты здесь? Покурить дай, а, — прошипел парень с челкой, целиком закрывавшей его лицо.

Парень отбросил челку назад, резко мотнув головой, но через секунду волосы снова заняли прежнее место.

— Держи, я в сапоге пронес, менты ничего не заметили, — Леня протянул парню сигарету.

— Леха, возьми на себя солому, скажи ментам, что кто-то незнакомый притащил в квартиру. Ты его не знаешь, дескать, хотел полицаям ничейную солому сдать, но тебя опередили. Сделаешь?

— Сделаешь, — поперхнулся дымом Леня, — через три часа тебя отпустят. Помнишь, где ключи лежат?

— Помню. Да не отпустят через три часа. Пока журнал заполнят, пока проверят по адресному, потом на судимость, пройдет все пять, а то и шесть часов. Тебя еще должны допросить, это ж менты!